УДК 347.133.8

ОБ ОГРАНИЧЕНИИ ПРАВА НА ОТМЕНУ ДОВЕРЕННОСТИ

В.А. Микрюков

Кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры гражданского и семейного права
Московская государственная юридическая академия им. О.Е. Кутафина
123995, г. Москва, ул. Садовая-Кудринская, 9
Е-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

В статье автор аргументирует теоретическую обоснованность и практическую значимость нормы о праве лица, выдавшего доверенность, на ее отмену и ничтожности соглашений об отказе от этого права. Подвергнуты критической оценке допускаемые законом, но не соответствующие юридической природе доверенности случаи ее использования. Признается неверным развитие отечественного гражданского законодательства в направлении установления возможности договорного ограничения права на отмену доверенности и легального допущения существования безотзывных доверенностей. Имея в виду необходимость предотвращения разрушения конструкции представительства по доверенности как фидуциарного отношения, автор предлагает иные пути совершенствования действующего законодательства и практики его применения.

Ключевые слова: отмена доверенности; ограничение права; безотзывная доверенность

Статья 188 ГК РФ в текущей редакции содержит двоякое указание на право доверителя в одностороннем порядке прекратить выданную представителю доверенность. Во-первых, в п. 2 названной статьи императивно установлено ничем не обусловленное право лица, выдавшего доверенность, во всякое время отменить ее. Во-вторых, в подп. 2 п. 1 этой статьи прямо определено, что вследствие отмены доверенности лицом, выдавшим ее, действие доверенности прекращается.

Закрепление законодателем права на отмену доверенности предопределено признанным в науке фидуциарным характером отношений, возникающих между доверителем и представителем вследствие выдачи доверенности. Особый доверительный характер отношений представительства, основанного на доверенности, следует уже из самого легального названия соответствующего письменного уполномочия, выдаваемого одним лицом другому лицу для представительства перед третьими лицами (ст. 185 ГК РФ), ибо в неюридическом значении доверенность – это уверенность в человеке, в том, что на него можно вполне положиться [6, с. 505]. Так, комментируя положения ст. 188 ГК РФ, Е.Н. Гендзехадзе указывает, что отмена доверенности возможна в силу личного, доверительного характера представительства [8, с. 221]. Проводя классификацию гражданских правоотношений и выделяя среди них группу правоотношений, основанных на повышенном доверии их участников друг к другу, А.П. Сергеев не без оснований отмечает, что практическое значение выделения таких (фидуциарных) правоотношений состоит, в частности, в том, что в законодательстве предусматриваются особые основания их прекращения: как правило, они могут быть прекращены в любой момент по одностороннему заявлению любой стороны, в том числе по причине утраты доверия к контрагенту [3, с. 133]. Возможность для участников фидуциарных сделок, к коим относится и выдача доверенности, в одностороннем порядке отказаться от исполнения сделки В.С. Ем связывает именно с утратой особого, лично-доверительного характера взаимоотношений сторон [4, с. 455].

Совершая сделку, каждая сторона не может правовыми средствами абсолютно гарантировать исполнение сделки другой стороной, вынуждена в какой-то мере надеяться на исправность своего контрагента, и можно признать, что известная степень доверия лежит в основании всякой сделки. Но, как верно отметил О.С. Иоффе, «… имеются и такие сделки, самое существо которых опирается на взаимное доверие их участников» [7, с. 267]. Выдача доверенности – одна из таких сделок. Фидуциарность порождаемых отношений выступает ее неотъемлемым, конституирующим признаком. Возникновение и нормальное существование отношений вследствие выдачи одним лицом другому письменного уполномочия для представительства перед третьими лицами возможно только при условии особого, повышенного доверия и расположения, оказываемого доверителем получателю доверенности. В силу этого право доверителя в любой момент отменить доверенность, выступающее проявлением (следствием) и одновременно гарантией обеспечения доверительности в правовой связи представителя и представляемого, также следует считать имманентной характеристикой отношений представительства по доверенности.

Значение указанного положения настолько велико, что законодатель счел необходимым подчеркнуть исключительную твердость права на отзыв доверенности, закрепив во втором предложении п. 2 ст. 188 ГК РФ норму о ничтожности соглашений об отказе от этого права. На первый взгляд, данное правило может показаться избыточным, поскольку недействительность договорного ограничения (самоограничения) или полного отказа от права на отмену доверенности не только вытекает из самой фидуциарной природы отношений представительства по доверенности, но и нормативно выводится из положений п. 2 ст. 1 ГК РФ о недопустимости произвольного ограничения любых гражданских прав при отсутствии прямого указания закона, из нормы п. 2 ст. 9 ГК РФ о том, что отказ граждан и юридических лиц от осуществления принадлежащих им прав не влечет прекращения этих прав, за исключением случаев, предусмотренных законом, а также из содержания закрепленного в п. 3 ст. 22 ГК РФ правила о ничтожности полного или частичного отказа гражданина от правоспособности или дееспособности и других сделок, направленных на ограничение правоспособности или дееспособности.

Однако думается, что подход к регулированию отношений представительства по доверенности, основанный на некотором ограничении договорной свободы с целью обеспечения приоритета общего положения о недопустимости ограничения права на отмену доверенности, является принципиально правильным.

Во-первых, этим акцентируется внимание на конституирующем, определяющем природу исследуемых отношений характере права доверителя в любой момент отозвать выданную доверенность. Выдача доверенности без права ее безусловной односторонней отмены невозможна. Примечательно, что запрет соглашений об отказе от права на отмену доверенности под страхом их ничтожности – отнюдь не единственный случай, когда законодатель именно таким образом обеспечивает устойчивость субъективного права на отказ от исполнения обязательства или одностороннее прекращение правоотношения, ущемление или полное устранение которого поставило бы под угрозу существование самой правовой конструкции, в рамках которой соответствующее право должно осуществляться. К примеру, невозможно представить реализацию договорной конструкции постоянной ренты без права плательщика ренты отказаться от дальнейшей выплаты ренты путем ее выкупа. Поэтому согласно п. 2 ст. 592 ГК РФ условие договора постоянной ренты об отказе плательщика постоянной ренты от права на ее выкуп ничтожно. Такой же подход к охране интересов вкладчиков по договору банковского вклада прослеживается в положении п. 2 ст. 837 ГК РФ, указывающем на ничтожность условий договора об отказе гражданина от его важнейшего права на получение суммы вклада (или ее части) по первому требованию. Отдавая праву заказчика в любое время до сдачи ему работы отказаться от исполнения договора одно из центральных мест в системе обязательственных прав из бытового подряда, законодатель в п. 2 ст. 731 ГК РФ закрепил, что условия договора, лишающие заказчика этого права, ничтожны. Аналогичным образом закон указывает на недействительность соглашений, устраняющих право товарища на отказ от бессрочного договора простого товарищества (ст. 1051 ГК РФ), право должника и залогодателя, являющихся третьими лицами, в любое время до продажи предмета залога прекратить обращение на него взыскания и его реализацию, исполнив обеспеченное залогом обязательство или его часть, исполнение которой просрочено (п. 5 ст. 350 ГК РФ).

Во-вторых, при помощи правила п. 2 ст. 188 ГК РФ о ничтожности соглашений об отказе от права отозвать доверенность обеспечивается возможность с практической стороны при разрешении конкретных споров почти без сомнений квалифицировать в качестве недопустимых не только прямые, но и косвенные договорные ограничения рассматриваемого права, как-то: в результате достижения между доверителем и представителем соглашения о выплате последнему неустойки (штрафа) или не называемой неустойкой компенсации за досрочную отмену доверенности или вследствие возложения на лицо, выдавшее доверенность, обязанности заблаговременно известить поверенного о предстоящем прекращении доверенности. Ситуацию, когда доверенность, выдаваемая в рамках договора, приобретает в результате системы таких условий фактически безотзывный характер, помыслить вполне реально, особенно если речь идет о сфере предпринимательства. Поэтому при противопоставлении установленного договором права на неустойку или права на получение извещения и императивно закрепленного права на отмену доверенности предпочтение должно быть отдано последнему. Для правомерности данного вывода положение второго предложения п. 2 ст. 188 ГК РФ с юридико-технической точки зрения не только не лишнее, но и необходимое. Небольшую долю сомнения в правильности такого подхода оставляет сама формулировка второго предложения п. 2 ст. 188 ГК РФ, из буквального прочтения которого следует вывод о ничтожности соглашений лишь о полном устранении права на отмену доверенности, но не о частичном его ограничении. Более адекватная своему назначению формулировка указанного правила могла бы выглядеть так: «Отказ от этих прав или их ограничения ничтожны».

В качестве примера, когда законность аналогичного правоприменительного толкования не столь очевидна, можно привести выработанный арбитражными судами подход, в соответствии с которым отрицается возможность создания соглашением сторон субъективного права на получение компенсационной суммы, часто именуемой неустойкой, оговариваемой на случай реализации допустимого по закону отказа одной из сторон от исполнения договорных обязательств по оказанию услуг. Так, при рассмотрении дела по иску исполнителя о взыскании договорно установленного штрафа за досрочный отказ заказчика от исполнения соглашения об оказании услуг и встречному иску о признании недействительным установившего штраф пункта соглашения Президиум ВАС РФ в постановлении от 7 сентября 2010 г. №2715/10 [2] пришел к выводу, что предусмотренное спорным соглашением условие о штрафе неправомерно ограничивает императивно закрепленное в ст. 782 ГК РФ право заказчика на расторжение договора и в силу ст. 168 ГК РФ является ничтожным. Думается, что при отсутствии в сфере регулирования возмездного оказания услуг правила, подобного содержащемуся в п. 2 ст. 188 ГК РФ, позиция судов о недопустимости обусловливания отказа от исполнения договорного обязательства выплатой неустойки, другого не названного неустойкой предоставления или иным отягощающим обстоятельством, неправомерно (в нарушение п. 2 ст. 1 ГК РФ) ограничивает право на обеспечение реального исполнения обязательства и вступает в противоречие с принципом свободы договора. В отличие от права доверителя уничтожить доверенность, право заказчика на отказ от исполнения договора об оказании услуг не является правом, отражающим конституирующую характеристику правоотношения, в рамках которого оно реализуется. Сужение возможностей по одностороннему отказу от исполнения обязанностей из нефидуциарной сделки вполне соответствует смыслу гражданско-правового регулирования, ибо направлено на достижение стабильности правовых связей участников гражданских отношений посредством реализации договорной свободы при конструировании правовых средств побуждения должника к реальному исполнению обязательства. Отражением адекватного реалиям сегодняшнего дня отношения к договорным ограничениям, обеспечивающим стабильность предпринимательского оборота, выступает предложение напрямую легализовать представляющиеся и без того вполне правомерными соглашения о плате за «выход из договора» путем дополнения ст. 310 ГК РФ правилом о том, что предусмотренное договором право на односторонний отказ от исполнения обязательства, связанного с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности, или на одностороннее изменение условий такого обязательства может быть обусловлено необходимостью выплаты определенной денежной суммы другой стороне обязательства [10].

Изложенные обстоятельства не позволяют, однако, считать, что право на отмену доверенности не имеет границ.

Как и любое субъективное гражданское право, право представляемого отозвать доверенность не должно выходить за пределы общего ограничения его содержания, которое составляет требование при осуществлении права соблюдать предписания законодательства и иных правовых актов, не нарушать права и охраняемые законом интересы других лиц.

Примером общего ограничения права на отзыв доверенности выступает запрет на злоупотребление правом (ст. 10 ГК РФ). В случае реализации идеи закрепления добросовестности в качестве самостоятельного гражданско-правового принципа, а не презумпции (согласно п.п. 4, 5 ст. 1 ГК РФ в редакции Проекта при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно; никто не вправе извлекать преимущества из своего незаконного или недобросовестного поведения) общее требование действовать добросовестно при осуществлении права безусловно ограничит содержание правовых возможностей любого управомоченного лица, в том числе доверителя.

С практической точки зрения, положение о недопустимости злоупотребления правом на отмену доверенности наиболее значимо в ситуациях, когда основной целью наделения представителя полномочием действовать от имени выдавшего доверенность служит обеспечение интереса не доверителя, а самого представителя или третьего лица. Комментируя правило п. 1 ст. 182 ГК РФ, раскрывающее сущность отношений представительства по доверенности, Ю.В. Байгушева приводит описание такой абстрактной схемы выдачи уполномочия, не связанной напрямую с интересом представляемого: «А может выдать Б полномочие на продажу определенного товара В с тем, чтобы в процессе заключения договора купли-продажи между Б и В установился желательный для первого или второго деловой контакт» [9]. В конкретной плоскости указанная модель реализуется в широко распространенной российской деловой практике продажи транспортных средств «по доверенности», а равно составления доверенностей на право управления транспортным средством, выдаваемых не для целей представительства, а в порядке исполнения доверителем обязанностей по заключенному с поверенным договору ссуды или аренды и обеспечения соответствующего имущественного интереса представителя в возможности осуществления фактических действий в отношении используемого транспортного средства. Похожая схема отношений строится в рамках нормы п. 2 ст. 57 ФЗ от 26 декабря 1995 г. №208-ФЗ «Об акционерных обществах» [12], согласно которой в случае передачи акций после даты составления списка лиц, имеющих право на участие в общем собрании акционеров, и до даты проведения общего собрания акционеров лицо, включенное в этот список, обязано выдать приобретателю доверенность на голосование или голосовать на общем собрании в соответствии с указаниями приобретателя акций. Хотя бы с учетом того, что выдача документа о личном доверии, который во всякое время можно отозвать без объяснения причин, явно не может быть предметом жесткой юридической обязанности, высказанная В.А. Беловым критика положений п. 2 ст. 57 ФЗ «Об акционерных обществах» имеет серьезные основания [1, с. 11]. Однако целенаправленное использование законодателем института представительства по доверенности не по прямому назначению вовсе не превращает доверенность, выдаваемую в регулируемой ситуации отчуждающим акции лицом, в «какой-то совсем другой документ». Как верно отметил Е.А. Суханов, выдача приобретателю акций их прежним владельцем доверенности на голосование на общем собрании акционеров в соответствии с п. 2 ст. 57 ФЗ «Об акционерных обществах» вопреки цели данной нормы не превращает действующего по доверенности приобретателя в самостоятельную фигуру (акционера), ибо участие в общем собрании представителя акционера юридически равнозначно участию в нем самого этого акционера [5, с 247]. Аналогичным образом в п. 5 ст. 67¹ ГК РФ в редакции Проекта предлагается использовать механизм выдачи доверенности в целях исполнения обязанностей, вытекающих из заключаемых участниками хозяйственных обществ корпоративных договоров, в соответствии с которым они обязуются осуществлять эти права определенным образом или воздерживаться (отказаться) от их осуществления, в том числе голосовать определенным образом на общем собрании участников общества, согласованно осуществлять иные действия по управлению обществом, приобретать или отчуждать доли в его уставном капитале (акции) по определенной данным договором цене и (или) при наступлении определенных обстоятельств либо воздерживаться от отчуждения доли (акций) до наступления определенных обстоятельств.

Даже не вдаваясь в дискуссию о том, насколько логично и уместно использование правил о доверенности для целей защиты интересов лиц, заключивших акционерное (корпоративное) соглашение, или лиц, хотя и ставших акционерами и получивших право на участие в общем собрании акционеров, но не включенных в список претендентов на участие в конкретном собрании, и признавая явно притворными сделки купли-продажи «по доверенности» и составление доверенностей для осуществления представителем фактических действий в собственных интересах, можно утверждать, что доверитель в данных ситуациях с общецивилистических позиций ограничен в осуществлении права на отмену доверенности. Нарушение этого ограничения, фактическое осуществление лицом, переставшим быть акционером (собственником), прав, принадлежащих ему лишь формально, или неисполнение обязанностей под прикрытием положений ст. 188 ГК РФ должно квалифицироваться в качестве злоупотребления правом.

Интересно, что, примеряя модель отношений по выдаче доверенности с целью обеспечения интереса представителя или третьего лица к правилам п. 2 ст. 188 ГК РФ, Ю.В. Байгушева приходит к мысли о том, что эта цель может быть достигнута посредством выдачи безотзывного (не подлежащего отмене) полномочия: «… если А продает свою вещь Б, который намерен отчудить ее В, и во избежание промежуточных расходов Б по отчуждению наделяет его полномочием на передачу права собственности непосредственно В, то полномочие следует считать безотзывным, поскольку в противном случае пришлось бы признать, что представляемый обладает правом необоснованно отказаться от исполнения своей обязанности к перенесению права собственности на проданную вещь». Автор на этом не останавливается и, сталкивая нормы о доверенности, используемой в качестве средства исполнения обязательства по передаче имущества в собственность, с правилами о недопустимости отказа от исполнения обязательства (ст. 310 ГК РФ), приходит к выводу о внутреннем противоречии смысла первого и второго предложений п. 2 ст. 188 ГК РФ, в результате чего предлагает из текста этого пункта устранить предписание второго предложения, так как оно толкает к якобы ошибочному выводу, что правило о допустимости отмены полномочия не знает исключений [9]. Похожим образом рассуждает Г.Л. Рубеко, который при рассмотрении ситуации с выдачей доверенности лицом, совершившим отчуждение акций, но включенным в список лиц, имеющих право на участие в общем собрании акционеров, для целей переноса на нового акционера указанного права, хотя и не признает полномочие по выданной прежним акционером доверенности априори безотзывным, считает необходимым сделать его таковым путем прямого изменения текста п. 2 ст. 188 ГК РФ и п. 2 ст. 57 ФЗ «Об акционерных обществах» [11]. Здесь уместно обратить внимание также на то, что упомянутое предложение обеспечивать исполнение обязанностей, вытекающих из корпоративных договоров (п. 5 ст. 67¹ ГК РФ в редакции Проекта) предполагает закрепление возможности выдачи доверенности, которая не может быть отменена до окончания срока ее действия, кроме случаев прекращения корпоративного договора в отношении выдавшего ее лица (безотзывная доверенность).

С этими суждениями и предложениями согласиться нельзя.

Во-первых, правило о ничтожности отменяющих или ограничивающих право на отзыв доверенности соглашений не является случайным. Его существование предопределено юридической сущностью отношений представительства по доверенности и направлено на пресечение попыток затруднения отмены действия доверенностей в ситуациях, когда их выдача выступает не столько инициацией отношений представительства, сколько средством исполнения взаимных обязательств представителя и представляемого. Допущение невозможности во всякое время немотивированно отменить доверенность разрушает конструкцию представительства по доверенности как фидуциарного отношения.

Во-вторых, вызывает серьезные сомнения сама возможность применения правил о доверенности к документам, выдаваемым в описанных ситуациях. Такое использование института доверенности является по существу притворным и, следовательно, неправомерным. Если интерес Б состоит в том, чтобы от своего имени и за свой счет реализовать В имущество, полученное от А, то исходящий от А документ о возможности Б распорядиться этим имуществом, названный доверенностью, в таких ситуация не может рассматриваться как доверенность по смыслу ст. 185 ГК РФ. Фактически доверенностью подменяется акт приема-передачи или иной документ о передаче, необходимый для перенесения к от А к Б вещного полномочия на приобретенное Б имущество (ст. 223, 224 ГК РФ). О какой-либо доверительности отношений А и Б говорить здесь не приходится. Оформление правоотношений прежних и новых акционеров доверенностью в порядке п. 2 ст. 57 ФЗ «Об акционерных обществах» также притворно, хотя и допустимо в силу прямого указания закона. В силу этого нет оснований менять притворно используемый механизм, подгоняя его к действительным правилам регулирования складывающихся отношений. По этим же причинам нельзя признать верным развитие отечественного гражданского законодательства в направлении установления возможности договорного ограничения права на отмену доверенности и легального допущения существования безотзывных доверенностей. Более правильным было бы создание специальных правовых механизмов обеспечения соответствующих потребностей участников гражданско-правовых отношений. К примеру, для наделения лица, законно использующего чужое транспортное средство, статусом надлежащего участника дорожного движения достаточно закрепить презумпцию наличия такого статуса у лица, имеющего регистрационные документы транспортного средства. В целях обеспечения исполнения обязанностей, вытекающих из акционерных соглашений, можно подумать о более широком использовании предварительных договоров, о применении бланковых (подписанных на будущее) бюллетеней либо о внедрении системы внесения отражающих соответствующие обязанности записей в реестр акционеров. В ситуации, ныне урегулированной правилом п. 2 ст. 57 ФЗ «Об акционерных обществах», более уместной была бы реализация механизма выдачи лицом, осуществляющим ведение реестра акционеров, особого документа, удостоверяющего право действительного акционера на участие в собрании акционеров вместо переставшего быть акционером лица, включенного в список лиц, формально имеющих такое право.

В-третьих, даже если допустить общую возможность использования доверенности в качестве юридического инструмента исполнения представляемым обязанности по передаче определенной вещи в собственность представителя, реализация доверителем предусмотренного законом права на отмену доверенности вовсе не дает повод считать разрешенным односторонний отказ от исполнения обязательства по перенесению на доверенное лицо права собственности на вещь. Речь можно вести лишь о произвольном изменении способа исполнения обязательства, которое само по себе также не является правомерным и в совокупности с правилами о принципиальной допустимости немотивированного отзыва доверенности может быть квалифицировано как проявление злоупотребления правом.

Библиографический список

1. Белов В.А. Содержание и осуществление прав акционеров, приобретенных после так называемого закрытия реестра // Законодательство. 2004. № 12. С. 6–13.

2. Вестник ВАС РФ. 2010. № 11.

3. Гражданское право: учебник; в 3 т. / под ред. А.П. Сергеева. М.: РГ Пресс, 2011. Т. 1. 1008 с.

4. Гражданское право: в 4 т. / отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Волтерс Клувер, 2007. Т. 1: Общая часть.720 с.

5. Гражданское право: в 4 т. / отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Волтерс Клувер, 2008. Т. 4: Обязательственное право. 800 с.

6. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: РИПОЛ классик, 2006. Т. 1. 752 с.

7. Иоффе О.С. Советское гражданское право. М.: Юрид. лит., 1967. 493 с.

8. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации: в 2 т. / под ред. Т.Е. Абовой, А.Ю. Кабалкина / Ин-т государства и права РАН. 6-е изд., перераб. и доп. М.: Изд-во Юрайт, 2011. Т. 1: Части первая, вторая ГК РФ. 926 с.

9. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: учеб.-практ. коммент. / под ред. А.П. Сергеева [Электронный ресурс]. М.: «Проспект», 2010. 912 c. Доступ из справ.-правовой системы «Гарант».

10. Проект Федерального закона «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации», опубликованный на сайте Российской газеты 14 сентября 2011 года [Электронный ресурс]. URL: www.rg.ru/2011/09/14/gk-izm-site-dok.html (дата обращения: 25.01.2012).

11. Рубеко Г.Л. Правовой статус органов управления акционерных обществ [Электронный ресурс]. М.: Статут, 2007. 187 с. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

12. Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. №1, ст. 1.