УДК 347.440.5

ОТДЕЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ НАТУРАЛЬНЫХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, ВЫТЕКАЮЩИХ ИЗ НЕИСКОВЫХ АЛЕАТОРНЫХ ДОГОВОРОВ

Т.И. Султонова

Кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права

Российско-Таджикский (славянский) университет

734025, Республика Таджикистан, г. Душанбе, ул. М. Турсун-заде, д. 30

Email: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

В статье исследуются проблемы натуральных обязательств, вытекающих из неисковых алеаторных договоров, в частности, из договоров игр и пари. Автором обосновывается позиция, согласно которой отсутствие исковой защиты игр и пари не является основанием отрицания их обязательственной природы. Обосновывается вывод, что санкция и исковая защита являются различными правовыми явлениями, аргументируется несостоятельность категоричных утверждений тех ученых, которые считают, что поведение лица поддается регулированию только посредством правовой нормы. Лицо можно принудить действовать определенным образом не только путем государственного принуждения. Натуральные обязательства свидетельствуют, что такой силой обладают и неформальные социальные санкции.

Ключевые слова: натуральные обязательства; исковая защита; санкция; игры; пари; алеаторные договоры; социальные нормы

Обязательство, возникающее из алеаторного договора, как и любое другое обязательство, характеризуется тем, что в силу его должник обязан совершить в пользу кредитора определенное действие, а кредитор имеет право требовать от должника исполнения его обязанности. При этом, если должник не исполняет свои обязанности добровольно, право требования кредитора, как правило, осуществляется в принудительном порядке посредством судебной защиты. Такие обязательства со времен римского права называют исковыми или цивильными обязательствами.

Несмотря на преобладание в гражданском праве исковых обязательств, возможны случаи, когда возникшее из договора (в том числе алеаторного) обязательство существует, но в силу тех или иных обстоятельств право требования кредитора лишено судебной защиты и в связи с этим у него отсутствует возможность осуществить свое притязание в исковом порядке. Такого рода обязательства опять-таки со времен римского права называют неисковыми или натуральными обязательствами.

В связи с этим в зависимости от наличия или отсутствия возможности принудительного осуществления кредитором своего обязательственного права требования алеаторные договора можно разделить на исковые и неисковые.

Исковые алеаторные договора представляют собой договора, обязательственные требования по которым обеспечены судебной защитой, неисковые же алеаторные договора порождают обязательства, лишенные таковой защиты.

Среди алеаторных договоров рассматриваемой классификации наиболее значимый интерес представляют неисковые алеаторные договора. Особое внимание к ним объясняется тем, что гражданскому праву известны как минимум два вида неисковых обязательств, и каждое из них может быть порождено алеаторным договором. Первая разновидность неисковых обязательств возникает из алеаторных договоров игр и пари, которые по общему правилу не подлежат судебной защите. Вторая группа неисковых обязательств – это так называемые «задавненные» обязательства (с истекшим сроком исковой давности для требования кредитора), которые также могут возникать из алеаторных договоров.

Выделение неисковых или как их принято называть в науке гражданского права натуральных обязательств из всего числа обязательств связано с отсутствием их принудительной защиты. Поэтому с учетом их известной дефектности, в юридической литературе такие обязательства именуют анормальными [24, c. 25], неполными [7], снабженными ослабленной санкцией [17, c. 70], обязательствами слова и чести [14, c. 403] и кроме всего прочего даже подвергают сомнению их обязательственную природу.

В частности, выдающийся ученый-цивилист М.М. Агарков отрицательно относился к признанию обязательствами относительных правоотношений, лишенных исковой защиты. Ученый, признавая санкцию неотъемлемым элементом обязательства, считал, что последнее непременно должно быть снабжено санкцией, коей является исковая защита. А поэтому, по его мнению, неисковые обязательства представляют собой не юридические обязательства, а являются некими моральными обязательствами [1, c. 247–265].

Схожие рассуждения у О.С. Иоффе, который считает, что обязательство утрачивает силу и перестает быть таковым, как только оно лишается обеспечивающей его санкции [10, c. 16], поэтому ученый не признавал натуральные обязательства обязательствами в прямом смысле этого слова. «Непосредственным способом приведения в действие санкции, обеспечивающей исполнение обязательства, – писал он, – является гражданский иск. Но с истечением давности право на иск погашается, а значит, в тот же самый момент обязательство утрачивает свойственную ему санкцию. Поскольку же без санкции обязательство существовать не может, надлежит прийти к выводу, что оно прекращается фактом истечения исковой давности.., раз давность истекла, значит, данное обязательство утратило санкцию, а это равносильно его прекращению» [10, c. 16].

Несмотря на расхождение приведенной точки зрения с нашей позицией, не вызывает сомнения весомое, принципиально важное значение исковой санкции в обязательствах. Как отмечал Ф.К. Савиньи, «сущность обязательства заключается в состоянии несвободы, и нормальный способ осуществления этой несвободы, этого принуждения, есть иск…» [23, c. 25]. «Санкция, – писал И.Б. Новицкий, – придает обязательству реальное значение, возможность для кредитора добиться известного практического результата… и основным средством осуществить ответственность должника и добиться, чтобы санкция получила реальное, практическое значение, служит предоставляемый кредитору иск, с помощью которого кредитор и получает возможность добиваться удовлетворения помимо воли и даже против воли должника» [17, c. 66].

Однако, как верно подметил тот же И.Б. Новицкий, исковая санкция, будучи основным средством, осуществляющим принудительное удовлетворение права требования кредитора, не является единственным таковым средством [17, c. 66]. «Возможность принудительного осуществления обязательства судебным порядком составляет только одну сторону всякого обязательственного отношения. Столь же возможно и добровольное исполнение обязательства» [7], к которому могут ориентировать помимо формализованных иные виды социальных санкций.

Ведь что такое социальная санкция? Она представляет собой реакцию социальной группы (общества, трудового коллектива, друзей, родственников и т.п.) на поведение индивида, отклоняющееся (как в позитивном, так и в негативном смысле) от социальных ожиданий, норм и ценностей [25, c. 567]. О.С. Иоффе, рассуждая о сущности санкции, отмечает, что санкция определяет общие последствия, которые могут наступить, если норма будет кем-либо нарушена [10, c. 15]. Думается, что такими свойствами может обладать не только правовая санкция, но и различные иные виды социальных санкций. В том случае, когда обязательство не защищено исковой защитой или другими принудительными мерами, вполне возможно применение иных санкций социального характера, опирающихся на обычаи, нравы, мораль, религию определенного общества или отдельной социальной группы. И кто может поспорить с тем, что в определенных случаях иные виды социальных санкций имеют наибольший принуждающий эффект нежели правовые санкции! Натуральные обязательства являются тому примером.

Взять хотя бы натуральные обязательства, основанные на обычном праве таджиков. Не секрет, что в Таджикистане с особой почтительностью относятся к сложившимся обычаям и традициям. Зачастую для рядового местного жителя имеют обязательное значение не столько нормы позитивного права, сколько нормы обычного права, хотя последние нередко для него являются невыгодными и обременительными. Такое неукоснительное отношение к нормам обычного права даже поставило государство перед необходимостью принять Закон «Об упорядочении традиций, торжеств и обрядов в Республике Таджикистан», название которого говорит само за себя. Данный закон с целью защиты социальных интересов населения и предотвращения излишних расходов, наносящих серьезный ущерб материальным интересам и моральным устоям жизни граждан, установил запрет и ограничения на совершение отдельных видов обрядов.

Уже само принятие такого закона, являющегося прецедентным не только на территории стран СНГ, свидетельствует о силе обычного права в Таджикистане. Но даже установленные запреты и ограничения не препятствуют следованию населения правилам поведения, воспринятым из прошлого. Это подтверждают данные таблицы [18].

Причина такого игнорирования закона вовсе не кроется в скептическом отношении к нему. Исполнение требований зачастую невыгодного обычая объясняется не столько пренебрежением установленного порядка, сколько проявлением приспособленчества. Ведь человек в силу своего стремления принадлежать к конкретной социальной группе склонен вести себя в соответствии с ожиданиями общества и ориентироваться в своем поведении на общественное мнение, поэтому он пытается адаптироваться к социальной среде, в которой живет.

Очевидно, что для многих таджиков соблюдение отдельных обычаев является крайне нежелательным и обременительным образом действий. Но, как подметил А.Г. Халиков, «ни одно позитивное законодательство, ни одно каноническое право не имеют такие мощь и силу, какие имеют обычаи и традиции, созданные народом на протяжении веков» [26, c. 165], а поэтому «будучи втянутым в цепочку отношений, «освященных» вековой привычкой, далеко не всякий, однако, в соответствующей ситуации способен действовать вопреки ожиданиям большинства людей в данной социальной среде» [15, c. 107]. И всему причина негативная реакция окружения на поведение, отклоняющееся от социальных ожиданий. Иначе говоря, социальный контроль посредством социальных санкций в виде порицания и осуждения побуждает отдельных членов социальной группы в определенных ситуациях соблюдать принятые в группе эталоны поведения.

Сказанное как нельзя лучше свидетельствует о действенности неформальных социальных санкций там, где правовые санкции не дают такого результативного эффекта. Е.А. Суханов, давая характеристику натуральным обязательствам, отметил, что они рассчитаны на добровольное исполнение должниками своих обязанностей [6, c. 604]. Чем же вызван такой расчет? Быть может, неформальными социальными санкциями, принуждающая сила которых к добровольному их исполнению настолько велика, что они не нуждаются в судебной защите. Нельзя недооценивать их социализирующую, обязывающую к должному поведению роль. Ведь источником и регулятором поведения конкретного лица в значительной мере является именно реакция со стороны «микромира», который его окружает [29, c. 187].

Продемонстрировать силу неформальных социальных санкций позволяют также натуральные обязательства, возникающие из азартных игр, исполнимость которых действенна даже при отсутствии судебной защиты. Вот что писал Д.И. Мейер, отмечая добросовестное отношение должников к своим таким долговым обязательствам, несмотря на необеспеченность их судебной защитой: «Нравственное чувство порядочного человека запрещает основывать долговые претензии на игре – самом праздном и дешевом способе приобретения имущественных средств, осуждает расчеты на средства играющего, когда в наличности у него их нет. И вот по всем этим соображениям законодательство отказывает в охранении долговым обязательствам, возникшим по игре. Другое дело, что в действительности эти обстоятельства исполняются, и исполняются, быть может, добросовестнее, чем другие обязательства именно потому, что законодательство отказывает им в охранении, следовательно, исполнение их составляет дело совести и чести: очень нередко мы видим, что иные люди, вовсе не скрупулезные насчет обязательств, совершенно аккуратны в очищении долгов по игре» [16].

И действительно, во все времена исполнение должником своих обязательств по игре было долгом чести и совести даже тогда, когда в качестве ставок использовалось не только имущество, но и живые люди. Игрок мог в качестве ставки использовать собственную жену, детей, сестру, рабов и даже собственные части тела. И в случае проигрыша выплату долга совсем не останавливало отсутствие судебной защиты обязательств из азартных игр.

Объяснение этому не может сводиться лишь к боязни и опасению должника, что кредитор будет использовать преступные методы взыскания долга. В исторической литературе, посвященной теме азартных, в частности карточных, игр, имеется немало сведений, подтверждающих, что карточный долг подлежал обязательной оплате не по причине страха перед кредитором, а потому, что его погашение рассматривалось в обществе как своеобразный критерий чести человека. Так, в русском дворянском сословии невозвращение долга в положенный срок расценивалось проигравшими как оскорбление их дворянской чести. В русском обществе понятие карточного долга не имело абстрактного значения. Нормы взаиморасчетов были теми «установлениями», через которые не мог перешагнуть ни один игрок в любом собрании - в клубе или салоне, в трактире или кружке. Это неукоснительное правило должно было соблюдаться всеми играющими [13, c. 102].

«Ни один другой долг, – пишет В.А. Белов, – подобного наименования никогда не удостаивался» [3, c. 17]. Карточная игра подчинялась неписанным правилам общественного регламента, в соответствии с которыми карточный долг имел значение долга чести и совести, а отказ вернуть его негативно воспринимался общественностью. К примеру, петербургский историк Г.Ф. Парчевский в книге, посвященной азартным карточным играм в эпоху расцвета российского дворянства, пишет: «Когда уже в павловское время московский генерал-губернатор князь Долгоруков объявил через газеты, что не станет платить карточные долги своего беспутного сына, его не только осудил свет, но и одернул император. Павел, разумеется, не поощрял азартную игру, но в газетной публикации не без основания усмотрел попытку придать домашнему делу Долгоруковых общественный характер, что показалось явным дворянским своеволием» [19, c. 136].

Л.В. Беловинский, раскрывая в своем энциклопедическом словаре российской жизни и истории XVIII начала XX в. понятие карточного долга, отмечает следующее: «Хотя закон не признавал карточного долга, полагалось немедленно выплачивать его любыми способами, хотя долги портным, сапожникам, торговцам и даже государственным учреждениям нередко не выплачивались без ущерба для общественной репутации» [4, c. 311].

Почему же честь дворянина диктовала непременный возврат карточных долгов, в то время как невозвращение долга кредиторам, ремесленникам и торговцам не отражалось на дворянской чести? Чем объясняется, что общественное регламентирование азарт­ных игр при отсутствии судебной защиты имело куда больший эффект нежели законодательное регламентирование отдельных сфер общественной жизни при поддержки их государственным принуждением?

Думается, ответы на эти вопросы нужно искать за рамками правовой науки. Чувство чести социально по своей сути. Первоначально, прежде чем иметь значение внутреннего требования нравственности конкретного лица, оно формируется в обществе как общепринятое нравственное требование и ожидание в виде социальной нормы. Социальная норма же, будучи совокупностью требований и ожиданий, предъявляемых социальной общностью (группой, организацией, классом, обществом) к своим членам с целью регуляции деятельности и отношений [12, c. 29], ориентирует индивида на распространенные в данном обществе ценностные представления и предполагает их практическую реализацию. Она (социальная норма) создает нормативно-одобряемое поле деяний, желательных для данного общества в данное время, тем самым направляя личность в ее поведении [9, c. 87]. Такая направленность выражается в форме социально-психологических установок, присутствующих в индивидуальном сознании как «готовность, предрасположенность субъекта воспринимать или действовать определенным образом» [22, c. 419]. Социально-психологические установки переживаются человеком как личное отношение к чему-либо, тем самым формируют его готовность к определенному виду социального поведения.

Расценивание индивидом карточного долга как долга чести – это его социально-психологическая установка, созданная социальной нормой, самим обществом, самой жизнью. Такая установка поддерживается неформальными санкциями в виде общественного осуждения и порицания поведения, отклоняющегося от ожиданий общества. Неформальные санкции здесь играют функциональную роль, поскольку их применение способствует осознанию границ того, что считается допустимым и дозволенным поведением, и исполняют роль факторов, побуждающих людей подтвердить свою приверженность устоявшемуся общественному порядку. Как уже говорилось, стремление человека принадлежать к той или иной социальной группе развивает в нем способность адаптироваться к этой социальной среде. Человек склонен вести себя в соответствии с ожиданиями общества, поэтому в определенных случаях общественное мнение может служить в качестве куда более сильного ориентира в его поведении, нежели правовая норма. Вот почему отсутствие поддержки долгов по игре судебной защитой в большинстве своем не отражается на их возврате.

Вероятно, неслучайно древнеримские цивилисты дали рассматриваемым обязательствам название obligatio naturalis, т.е. естественных обязательств, обязательств, возникающих из природы вещей [8, c. 214–215]. Натуральные обязательства и в самом деле проистекают естественным образом, поскольку они, будучи социальными нормами, диктуются самой жизнедеятельностью конкретной социальной общности.

Между тем И.Б. Новицкий указывал на некорректность применения термина «натуральный» в неисковых обязательствах в виду того, что его использование, по мнению ученого, «производит впечатление, будто исковые обязательства какие-то ненатуральные, противоестественные» [17, c. 70]. Но исковые (цивильные) обязательства и вправду нередко бывают противоестественными, т.е. не соответствующими требованиям и ожиданиям конкретного общества. Конечно же, в большинстве своем цивильные обязательства – это те же натуральные обязательства, получившие законодательное регламентирование, поскольку были признаны и восприняты цивильным правом. Здесь речь идет не о них. Кроме таких цивильных бывших натуральных обязательств имеются чисто цивильные обязательства, явившиеся следствием законотворческой деятельности государства, которые чужды истинно натуральным обязательствам. Ведь законодатель не всегда может позволить себе отражать в нормативных актах сложившееся, устоявшееся общественное отношение к определенному явлению, а руководствуется в законотворческой деятельности государственными и общественными интересами, учитывая при этом государственную необходимость, обеспечение баланса интересов всех участников отношений и т.д. К тому же в одном государстве по поводу одного и того же явления могут быть разные общественные мнения в зависимости от региона и ментальности социальной группы.

Зачастую законодательно установленная норма поведения, поддерживаемая государственным принуждением, менее эффективна, нежели общественное регламентирование тех или иных сфер общественной жизни. Общество должно соответствовать модели поведения, сложившейся естественным образом, а не предложенной государством. Приведем простой пример, наглядно демонстрирующий такой вывод. Очень часто можно наблюдать, как люди в парках, скверах, аллеях и других общественных местах ходят не по специально проложенным тротуарным дорожкам, а протаптывают свои собственные там, где им удобно. Причем «намертво» затоптанный газон в отдельных местах указывает на то, как часто люди отклоняются от предложенного пути.

С учетом сказанного мы находим несостоятельными категоричные утверждения тех ученых, которые считают, что поведение лица поддается регулированию только посредством правовой нормы. Лицо можно принудить действовать определенным образом не только путем государственного принуждения. Натуральные обязательства свидетельствуют, что такой силой обладают и неформальные социальные санкции.

Поэтому, думается, позиция ученых, исходящая из того, что санкции и исковая защита – различные категории, является правильной. Система обязательств не сводится лишь к исковым обязательствам, параллельно с ними имеются также обязательства с неисковой защитой. И «хотя вследствие такого недостатка в их защите они и представляются лишенными главного характерного признака всякого права, они все же не только не представляются ничтожными, но и влекут за собой даже известные последствия, почему и считаются все же за обязательства» [2, c. 18]. Они не являются, как выразился И.А. Покровский, юридическим нулем, поскольку добровольно уплаченное по такому обязательству не может быть требуемо обратно как недолжно уплаченное [21]. Такое их свойство не позволяет обратиться с иском не только кредитору, но и должнику, поскольку предусмотрен отказ в защите обязательства в целом, а не какого-либо его элемента (активного или пассивного).

То есть отказ в защите натурального обязательства исключает исковое обращение как для кредитора, так и для должника, поскольку такой отказ подразумевает лишение судебной защиты всего обязательства, а не какого-либо его активного или пассивного элемента. Как писал Победоносцев, на том основании, что для лица, произведшего удовлетворение по такому обязательству, как лица, вполне осознававшего обязательность его для себя, должен уже считаться закрытым всякий путь к повороту произведенного им удовлетворения [20].

И возражая против высказывания О.С. Иоффе о том, что давность прекращает обязательство, считаем целесообразным сослаться на мнение представителей западноевропейской юриспруденции, считающих что давность уничтожает иск, но не долг. Долг же, являясь обязанностью должника, продолжает существовать, пока существует активный элемент обязательственного правоотношения – корреспондирующее ему право требования кредитора.

Вместе с тем в науке гражданского права высказано мнение, отрицающее признание обязательств из игр и пари натуральными обязательствами. Поводом для такого предположения, сделанного Л.В. Щенниковой, послужило, во-первых, то обстоятельство, что законодатель собственнолично отказывает обязательствам из игр и пари в судебной защите, в то время как натуральные обязательства, по ее мнению, сами по себе должны предполагать невозможность требовать добровольно уплаченное. Во-вторых, в обязательствах из игр и пари отсутствует нравственный оттенок, который, как считает Л.В. Щенникова, обязательно должен наличествовать в натуральных обязательствах [28, c. 15]. Ранее о подобном отношении к обязательствам из азартных игр говорилось в работах Е. Годэмэ и Ф.К. Савиньи. В частности, Е. Годэмэ полагал, что в силу того, что игра считается законом опасным и безнравственным актом, она не может порождать натурального обязательства, а скорее является применением для частного случая поговорки: in pari causa turpitudinis cessat repetitio (возврат не допускается, если обе стороны одинаково совершают бесчестное дело) [5, c. 497–498]. Ф.К. Савиньи отвергал существование натуральных обязательств в случаях, «когда сам положительный закон строго принудительного характера не дозволяет возникновения обязательства», причисляя к ним безнравственные обязательства по игре [24, c. 77].

Оппонируя таким утверждениям, в первую очередь хотелось бы задаться вопросом: почему отсутствие принудительной защиты должно приводить к отсутствию предположения невозможности требовать обратно добровольно уплаченного? Нам кажется, напротив, отказ в защите как раз и предполагает невозможность обратного требования от кредитора добровольно произведенного должником удовлетворения.

К тому же возникает вопрос: почему натуральное обязательство должно быть обязательно нравственным?

Римские юристы, давшие «жизнь» институту натуральных обязательств, в качестве их необходимых признаков указывали необеспеченность их судебной защитой и невозможность требовать обратно уплаченное по таким обязательствам, но не наделяли их какими-либо нравственными характеристиками.

Наряду с нравственными обязательствами такими признаками обладают и многие другие обязательства, в том числе и безнравственные. Натуральных обязательств столь много, что некоторые ученые смогли их классифицировать. К примеру, тот же Е. Годэмэ выделял недоразвившиеся натуральные обязательства (содержащие порок обязательства, влекущий его недействительность, но не делающий его несуществующим) и выродившиеся натуральные обязательства (первоначально имевшие силу, а потом утратившие один из своих существенных элементов, что лишило их значения гражданских обязательств) [5, c. 497–498].

К.Н. Анненков к числу натуральных обязательств относил, во-первых, недействительные обязательства (но только относительно недействительные, а не абсолютно недействительные); во-вторых, обязательства, которые уже погашены силой судебного решения, т.е. такие, в иске об исполнении которых было уже отказано решением суда; в-третьих, обязательства, давность для предъявления иска об исполнении которых уже истекла; в-четвертых, обязательства, право на исполнение которых прекратилось мировой сделкой [2, c. 19–20].

Как видим, приведенные классификации натуральных обязательств позволяет причислить к таковым не только безнравственные, но даже относительно недействительные обязательства, каковыми в то время являлись обязательства из игр и пари. Но даже их недействительность не позволяет К.Н. Анненкову поставить под сомнение их обязательственную природу, пусть даже натурального характера. «Из указания, что уплаченный проигрыш по игре не может быть требуем проигравшим обратно, - писал он, – возможно выведение такого заключения, что обязательство по закону недействительное в значении обязательства, подлежащего защите посредством иска, может иметь значение обязательства натурального в случае его добровольного исполнения» [2, c. 19].

Равным образом Р. Саватье в качестве натуральных называет недействительные безнравственные обязательства, возникающие из договоров, предназначенных для функционирования домов терпимости, игорных домов, займов, имеющих целью способствовать адюльтеру [23, c. 284].

Моральные обязательства скорее составляют определенную часть натуральных обязательств, но не сводятся к ним.

К натуральным обязательствам также можно отнести обязательства, основанные на обычаях и традициях, которые, как уже было сказано, нередко наблюдаются на территории современного Таджикистана.

К примеру, таджикская свадьба, являясь сложным социально-ритуальным процессом, состоящим из обычаев и обрядов, отражающих социально-правовые и религиозные нормы общества, в качестве своего необходимого элемента включает обязательный обмен сторон подарками [27, c. 6–7; 11, c. 74–136]. К их числу можно отнести сарупо («одежда с головы до ног», «полный костюм»), хаки шир («плата за молоко матери»), рубиник («подарок за смотрение лица невесты») и многое другое. Конечно же, все названные обязательства, не являясь институтами позитивного права, лишены судебной защиты. Но и признать полученное по таким обязательствам необоснованным обогащением нельзя, а следовательно, добровольно произведенное должником удовлетворение по такому обязательству не может быть признаваемо подлежащим с его стороны востребованию.

Или по нормам обычного права муж вправе требовать обратно от тестя уплаченный им калым, если жена по своей инициативе требует от мужа развод [11, c. 152]. Однако в случае добровольного неисполнения своей обязанности отцом жены вернуть калым муж не может воспользоваться исковой защитой. Но и для отца жены в случае добровольного возвращения калыма исключается всякая возможность требовать его обратно как недолжно уплаченное, несмотря на заблуждение относительно возможности зятя прибегнуть к исковой защите.

То есть если должник под влиянием сложившихся в общественном мнении взглядов добровольно принимает меры к исполнению своих обязательств, закон не лишает этих актов юридической силы. Поэтому, надо полагать, определяющим фактором для распознавания натуральных обязательств является не их нравственность. Натуральные обязательства, на наш взгляд, это все те обязательства, которые могли бы иметь исполнительную силу при отсутствии возможности их принудительного осуществления. Такую силу они приобретают по воле обязанного лица. И не суть важно, что послужит побудительным мотивом изъявления такой воли: неформальная социальная санкция, внутреннее моральное убеждение обязанного лица или его религиозные представления. Но пока эта воля присутствует, обязательство будет существовать, иметь силу и значение и подлежать пусть не принудительному, а только добровольному исполнению, а значит, по воле обязанного лица будет оставаться натуральным.

Все сказанное в настоящей работе не может не служить, как нам кажется, достаточным подтверждением того, насколько неосновательны утверждения тех, кто отвергает, во-первых, существование натуральных обязательств, во-вторых, отрицает признание таковыми обязательств из игр и пари.

Библиографический список

1. Агарков М.М. Избранные труды по гражданскому праву: в 2-х т. М.: АО «Центр ЮрИнфоР», 2002. 490 с.

2. Анненков К. Н. Система русского гражданского права: Права обязательственные. 2-е изд., пересмотр. и доп. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1901. Т. 3. 495 c.

3. Белов В.А. Игра и пари как институты гражданского права // Законодательство. 1999. №9. С. 13–21<

4. Беловинский Л.В. Энциклопедический словарь российской жизни и истории: XVIII – начало XX в. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. 912 с.

5. Годэмэ Е. Общая теория обязательств. М.: Юрид. изд-во Министерства юстиции СССР, 1948. 511 с.

6. Гражданское право: учебник: в 4 т. / под ред. Е.А. Суханова. Т. 4: Обязательственное право. М., 2006.

7. Гримм Д.Д. Лекции по догме римского права [Электронный ресурс]. М.: Зерцало, 2003. Доступ из справ-правовой системы «Гарант».

8. Дыдынский Ф.М. Латинско-русский словарь к источникам римского права. Варшава: Тип. К. Ковалевского, 1896. 342 с.

9. Змановская Е.В. Девиантология: (Психология отклоняющегося поведения): учеб. пособие. М.: Академия, 2004. 288 с.

10. Иофе О.С. Обязательственное право. М.: Юрид. лит., 1975. 880 с.

11. Кисляков Н.А. Семья и брак у таджиков (по материалам конца XIX начала XXвека). М.: АН СССР, 1959. 269 с.

12. Клейберг Ю.А. Психология девиантного поведения: учеб. пособие для вузов. М., 2001. 213 c.

13. Комиссаренко С.С. Игра в карты как культурная традиция русского общества XVIII–XIX вв. // Культурные традиции русского общества. СПб., 2003. 240 c.

14. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части второй (постатейный) / под ред. Т.Е. Абовой, А.Ю. Кабалкина. М.: Юрайт-издат, 2006. 1045 c.

15. Костров Г.К. Социально-правовое изучение калыма // Правоведение. 1978. №3. С. 106–110.

16. Мейер Д.И. Русское гражданское право [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Гарант».

17. Новицкий И.Б., Лунц Л.А. Общее учение об обязательстве. М.: Юрид. лит., 1950. 416 с.

18. Отчетные данные Совета юстиции Республики Таджикистан.

19. Парчевский Г.Ф. Карты и картежники: панорама столичной жизни. СПб.: Изд-во «Пушкинского фонда», 1998. 256 с.

20. Победоносцев К.П. Курс гражданского права [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Гарант».

21. Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Гарант».

22. Психология деструктивных культов: Профилактика и терапия культовых травм // Журнал практического психолога: спец. вып. 2000. №1–2. 260 c.

23. Саватье Р. Теория обязательств. М.: Прогресс, 1972. 440 с.

24. Савиньи Ф.К. Обязательственное право / пер. с нем. В.Фукс, Н.М. Мандро. М.: Тип. Кудряшовой, 1876. 579 с.

25. Философский энциклопедический словарь / под ред. С.С. Аверинцева, Э. А. Араб-Оглы, Л.Ф. Ильичева, С.М. Ковалева и др. М.: Сов. энциклопедия, 1989. 815 с.

26. Халиков А.Г. Правовая система зороастризма (древнее право). Душанбе: Маориф ва фарханг, 2005. 488 с.

27. Штернберг Л.Я. Новые материалы по свадьбе // Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю нардов СССР. Л., 1926. Вып. I.

28. Щенникова Л.В. Натуральные обязательства в гражданском праве Российской Федерации: истоки, современное состояние и перспективы развития // Законодательство. 2007. №11. С. 9–16.

29. Яковлев В.М. Преступность и социальная психология (социально-психологи­ческие закономерности противоправного поведения). М.: Юрид. лит., 1971. 248 с.