УДК 342.26

СООТНОШЕНИЕ СВОБОДЫ СЛОВА И СВОБОДЫ ИНФОРМАЦИИ

А.Б. Эктумаев

Ассистент кафедры конституционного и финансового права

Пермский государственный национальный исследовательский университет.

614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15

E-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Рассматривается вопрос о соотношении права на свободу слова с правом на свободу информации, который является одним из наиболее дискуссионных в науке конституционного права. Исследование соотношения конституционного права на свободу слова с другими конституционными правами дает возможность определить, какое место занимает данное право среди других прав и свобод, отграничить его сферу действия, что, в частности, позволяет точнее установить имманентные границы права на свободу слова, определенные предметом его гарантии.

Ключевые слова: основные права человека; свобода слова; свобода информации; свобода печати; коммуникации

Вопрос о соотношении права на свободу слова и права на свободу информации является одним из наиболее дискуссионных в науке конституционного права. Об этом свидетельствует то, что исследователи предлагают прямо противоположные подходы к решению данной проблемы.

Прежде всего понятие свобода информации рассматривается как наиболее общее понятие. Так, Н.И. Бусленко отмечает, что в конституционном праве понятие «свобода информации» получило достаточно определенное выражение. Оно сформулировано как общее и охватывает такие личные права, как свобода слова (свобода выражения мнений), свобода печати, право на получение информации, имеющей общественное значение (в основном из государственных источников и от должностных лиц), а также свобода распространения информации любым законным способом [2, с. 13]. Такого же мнения придерживается другой известный ученый В.Г. Елизаров. Он указывает, что свобода информации является обобщающим понятием и включает право на получение информации, свободу слова и свободу массовой информации (в т.ч. свободу печати). При этом автор считает, что подобный подход соответствует общему мнению ученых [3, с. 17]. С.А. Авакьян еще в конце прошлого века подчеркивал, что свобода информации охватывает свободу слова (свободу выражения мнений), свободу печати и иных СМИ, право на получение информации, имеющей общественное значение, и свободу распространения информации любым законным способом [8, с. 876].

Логика данного подхода ясна. В самом широком смысле распространение мнений, идей, суждений и любых сведений в любой, доступной для восприятия форме можно рассматривать как компоненты универсального понятия «распространение информации».

Вместе с тем ряд авторов придерживается прямо противоположной точки зрения. В частности, Г.Д. Садовников полагает, что свобода информации выступает в качестве права искать, получать, производить и распространять информацию без предварительного разрешения и уведомления государства и его органов любым законным способом, т.е. ее следует рассматривать как элемент свободы мысли и слова [9]. Л.А.Окуньков в комментарии к Конституции РФ понимает свободу информации как свободу сообщений о фактах, убеждениях и идеях, поэтому тоже называет ее элементом свободы мысли и слова [4].

Данный подход аргументируется К. Хессе. Он считает, что формулировка «выражение мнений» как одно из проявлений свободы слова (мнений) подразумевает средства выражения, служащие цели формирования мнений. Следовательно, выражение мнений есть не только выражение собственной позиции, но и распространение фактов, которое хотя и не связано с какой-либо позицией, но определенным образом создает мнение или влияет на его формирование [10, с. 197].

Особого внимания заслуживает позиция С.Н. Шевердяева [11, с. 91–100]. Предлагаемый автором подход к пониманию информационных прав, закрепленных в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, по нашему мнению, является весьма убедительным.

Исследователь подчеркивает, что свобода искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами независимо от государственных границ, закрепленная в ст. 19 Всеобщей декларации прав человека, именуемая как право на свободу информации, была закреплена в декларации с акцентом именно на фразе «независимо от государственных границ».

Данная норма, по мнению С.Н. Ше­вердяева, преследовала цель дать возможность представителям западного блока в международном идеологическом противостоянии опираться на международные документы, с тем чтобы обосновать право граждан на ознакомление с материалами иностранных газет, теле- и радиопередач и, по-видимому, принудить идеологического противника открыть доступ к этим источникам информации для граждан страны. Впоследствии в том же виде норма о свободе информации независимо от государственных границ получила закрепление в Международном пакте о гражданских и политических правах 1966 г. и в Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.

Однако, как отмечает С.Н. Шевердяев, эта норма не принесла «…ничего принципиально нового по сравнению с традиционным обоснованием свободы слова и свободы печати». На этапе буквального сопоставления, продолжает исследователь, возникает сомнение в том, что это положение имеет в виду именно самостоятельное право на информацию, поскольку все информационные правомочия по Всеобщей декларации включаются в субъективное право на свободу придерживаться своих мнений и выражать их. В качестве аргумента автор делает ссылку на то, что, несмотря на закрепление указанных норм в международных документах, нормы о свободе мысли, слова и печати в национальных законодательствах каких-либо изменений не претерпели.

Автор приходит к выводу о том, что право на информацию в том виде, как оно содержится в международных документах, не является новым субъективным правом человека в области информации, а представляет собой лишь проявление традиционных свобод – мысли и слова в международном информационном обмене.

С этих позиций ученый исследует норму ч. 4 ст. 29 Конституции РФ и приходит к мысли о том, что самостоятельного субъективного права в области информации на основе ч. 4 ст. 29 Конституции РФ не образуется. Данную норму он предлагает рассматривать либо как правовую базу для будущего права на коммуникацию (в смысле права на доступ к средствам коммуникации), либо в качестве дополнительной гарантии свободы мысли и слова, либо в качестве принципа свободы информации, либо как условное обозначение целой группы информационных прав (автор использует понятие «копилка правомочий»).

По мнению С.Н. Шевердяева, единственное действительно новое конституционное право в информационной сфере, которое развивается в национальных правовых системах, – это право на доступ к сведениям, т.е. право получать информацию от правительства. Данное право не имеет ничего общего с негативной свободой, предоставляемой основными правами, поскольку не защищает определенную сферу от вмешательства, а возлагает на государство обязанность совершать действия по предоставлению своим гражданам информации о деятельности государственных органов. Однако это конституционное право на доступ к информации, как указывает исследователь, закреплено не в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, а в ч. 2 ст. 24 Конституции РФ, в соответствии с которой органы государственной власти, органы местного самоуправления, их должностные лица обязаны обеспечить каждому возможность ознакомления с документами и материалами, непосредственно затрагивающими его права и свободы, если иное не предусмотрено законом.

В соответствии с правовыми позициями Конституционного суда РФ право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию, закрепленное в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, относится к основным правам и свободам человека и гражданина [5]. В последующих постановлениях Конституционный суд РФ приходит к более лаконичной формулировке – «право на свободу информации» [7].

Однако проблема заключается в том, что аргументация и логика рассуждений Конституционного суда РФ в соответствующих постановлениях настолько сложна и противоречива, что уяснить, каким образом с точки зрения Конституционного суда РФ соотносятся основное право на свободу слова и основное право на свободу информации не представляется возможным. В своих постановлениях Конституционный Суд РФ ограничивается простым перечислением данных прав, например: право на свободу слова и свободу информации; право на объективную информацию и свободу выражения мнений; свободу слова и право на распространение информации; право на информацию и свободу выражения мнений; конституционные гарантии свободы слова и информации и пр. [6]. Можно лишь предположить, что Конституционный суд РФ под правом на свободу слова подразумевает свободу выражения мнений, а под правом на свободу информации – свободу распространения любых иных сведений.

Как видим, Конституционный суд РФ не решает вопроса о соотношении права на свободу слова и права на свободу информации. Эти понятия используются им как взаимно корреспондирующие.

Исходя из изложенного, следует подчеркнуть, что права, перечисленные в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, не могут составлять основное право, поскольку суммирующее их «право на свободу информации» не отвечает критериям основных прав. Основные права составляют такие «негативные свободы», которые защищают наиболее важные сферы жизнедеятельности человека от государственного вмешательства. В субъективном восприятии основные права составляют базовые правовые ценности, они закреплены в основополагающих международных актах. Эти права отличают такие качества, как важность, фундаментальность и способность защищать и гарантировать ту минимальную степень свободы, которая необходима для обеспечения полноценного существования и развития любого человеческого существа. Следовательно, поскольку право на свободу информации не является основным правом, оно не может включать то или иное основное право, в том числе право на свободу слова.

Кроме того, и выражение мнений, и распространение (передача) сведений по существу представляют собой один и тот же процесс – процесс передачи сообщений. Это исключает необходимость выделять два разных вида основных прав.

Среди других аргументов изложенной позиции следует рассматривать то, что отказ от толкования права на свободу слова в качестве свободы коммуникации в пользу универсального права на свободу информации приводит к тому, что из сферы основного права на свободу слова исключаются такие его компоненты, как получение сообщений, влияние общего контекста передачи сообщений, специфика влияния формы сообщения на его восприятие, оценка и интерпретация.

Необходимо признать, что в самом широком смысле выражение мнений, распространение идей и прочее можно определить как распространение или передачу информации, поскольку утверждать, что слова, мнения, убеждения, идеи, а также пропаганда и агитация не являются информацией, бессмысленно. Однако можно ли однозначно признать в качестве формы «передачи/распространения информации» кинофильм или выставку картин и использование водителями на дороге условных знаков для общения друг с другом, спектакль, танцевальную постановку, граффити, карикатуры, любительские видеоролики, опубликованные в сети Интернет и т.д.?

Все перечисленные явления, включая деятельность средств массовой информации, предвыборную агитацию, рекламу, публикацию результатов научных исследований, театральные постановки и др., – все это обязательно проявление чьей-то воли, направленной на то, чтобы кому-то что-то сообщить.

Более того, необходимо отметить, что деление информационных прав, принятое в ч. 4 ст. 29 Конституции, в основу которого положены отдельные односторонние информационные действия (поиск, производство, передача, распространение и получение) в глобальном общении утрачивает значение.

Прежде всего, это касается сферы массовых коммуникаций. Причиной являются высокие темпы конвергенции информационных технологий. Как отмечают исследователи массовых коммуникаций, стирается грань между теле- и радиоприемниками и компьютером [1, с. 22]. Пользователи уже сейчас получают текстовую, аудио- и видеоинформацию с помощью одного устройства – персонального компьютера, который в значительной степени модифицируется, вплоть до карманных размеров, как например КПК (карманный персональный компьютер). Кроме того, ту же информацию можно получать в «реальном времени» на сотовый телефон, который совмещает в себе все больше функций.

Такая конвергенция информационных потоков, приходящих к потребителю, является общемировой тенденцией, и с развитием цифровых технологий она будет только усиливаться.

Так, по мнению некоторых авторов, серьезные изменения произойдут при переходе на цифровое телевидение, которое по оценке специалистов к 2015 г. может полностью вытеснить традиционное телевидение [там же]. Революционным является в данном случае увеличение числа каналов связи и их пропускной способности при переходе с традиционного аналогового сигнала на цифровой. Соответственно, для эфирного вещания могут открыться такие возможности, как передача видео-, аудио- и аудиовизуального содержания по запросу потребителя. Это, в свою очередь, означает, что массовые коммуникации станут максимально интерактивными и данные процессы уже нельзя будет рассматривать как простые односторонние действия по распространению и получению информации.

В результате со временем для потребителя информационного продукта может окончательно потерять значение то, по каким каналам и линиям связи была получена информация и с помощью какого устройства – по эфиру со спутника или от наземного передатчика, по кабельной коаксиальной или по волоконно-оптическим линиям связи, с помощью традиционного теле- или радиоприемника или на монитор компьютера.

В свете упомянутых процессов конвергенции, когда будет практически невозможно выделить, при помощи каких механизмов и с использованием каких технологий до потребителя дошла конкретная аудио-, видео- или аудиовизуальная информация, становится очевидно, что производство, поиск, передача, распространение и получение информации, принятое в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, нельзя рассматривать как конечные (базовые) ценности.

Вместо свободы искать, производить, передавать, распространять и получать информацию в современном мире более актуальной становится универсальная свобода вступать в коммуникацию. Свобода коммуникации, в свою очередь, гарантируется конституционным правом на свободу слова.

По нашему мнению, понятия передача и распространение информации применительно к реализации права на свободу слова могут использоваться для обозначения отдельных его правомочий. Такой подход, в частности, прослеживается в практике Европейского суда по правам человека.

В ст. 10 Конвенции в составе права на свободу выражения мнения, по аналогии с Всеобщей декларацией, включены права получать и распространять информацию независимо от государственных границ. Однако в практике Европейского суда по правам человека формулировка «право на получение и распространение информации» активно используется при рассмотрении дел, которые касаются исключительно свободы слова и необязательно затрагивают вопросы международного информационного обмена. Право на распространение информации используется судом в тех случаях, когда необходимо подчеркнуть различие сведений и мнений, т.е. сообщений, поддающихся доказыванию на предмет достоверности, и сообщений, которые такой проверке не подлежат, поскольку содержат мнения.

Таким образом, в практике Европейского суда по правам человека право распространять и получать информацию рассматривается исключительно в качестве отдельных правомочий, входящих в состав права на свободу слова ст. 10 Конвенции.

С этой точки зрения правовые позиции Конституционного суда РФ, в соответствии с которыми права распространять и получать информацию предстают в качестве самостоятельных, не просто конституционных, но и основных прав, следует рассматривать как не вполне аргументированные.

Тот факт, что отдельные отношения, защищаемые правом на свободу слова, могут быть описаны как передача или распространение информации, не является основанием для того, чтобы при рассмотрении дел подменять свободу слова новым основным конституционным правом, которое в результате с трудом поддается разграничению с правом на свободу слова.

Возможностью поставить точку в дискуссии или, по крайней мере, придать ей новое направление обладал законодатель. Права, закрепленные в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, как следует из ст. 1 Федерального закона «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» от 27 июля 2006 г., получили в нем конкретизацию. Однако закон вызвал вполне обоснованную критику ученых, поскольку законодатель не добавил ничего нового к тому, что уже содержится в тексте ст. 29 Конституции РФ и что помогло бы иначе взглянуть на проблему соотношения права на свободу слова и прав, перечисленных в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ.

В качестве ответа на поставленный вопрос уместно выделить следующие основные положения.

Первое. В соотношении с правом на свободу слова информационные права, перечисленные в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, следует рассматривать как дополнительные. Это, по сути, отдельные правомочия права на свободу слова, а именно: правомочия искать, производить, передавать, распространять и получать сообщения, содержащие не мнения, а те или иные сведения, поддающиеся верификации. В этом контексте перечисленные правомочия в совокупности следует оценивать как еще одну конституционную гарантию, входящую в состав конституционной нормы о свободе слова.

Второе. Права, перечисленные в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, следует интерпретировать как отдельные правомочия, составляющие в совокупности конституционное право на свободу информации, которое обладает особым юридическим содержанием и выступает в качестве гарантии таких информационных отношений, которые не относятся к коммуникации в принятом нами понимании, т.е. характеризуются отсутствием различения информации и сообщения и, следовательно, не охраняются правом на свободу слова. К таким отношениям можно отнести поиск, производство, передачу, распространение и получение программного обеспечения (программ для ЭВМ), т.к. программное обеспечение представляет собой информацию в виде совокупности данных и команд, не содержащих какого-либо сообщения для человека.

С этой точки зрения различение конституционного права на свободу слова и конституционного права на свободу информации будет иметь юридический смысл, поскольку, например, охрана авторских прав на программы для ЭВМ будет рассматриваться как ограничение конституционного права на свободу информации, а охрана авторских прав на иные произведения – как ограничение права на свободу слова.

Третье. Предлагаемая С.Н. Шевердяевым «копилка правомочий» может быть представлена как толкование на будущее. Права, перечисленные в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, получат применение в случае появления новых, неизвестных в настоящее время информационно-коммуникационных отношений. С учетом темпов развития информационных и коммуникационных технологий и соответствующего развития общественных отношений существует высокая вероятность того, что в ближайшем времени данные правомочия – пусть даже на первый взгляд «дублирующие» положения ч. 1 ст. 29 – наполнятся важным правовым содержанием.

Заявления о сложности информационно-коммуникационных общественных отношений нельзя назвать преувеличенными. Без прочной и последовательной концептуальной основы невозможно построить полноценные отношения по поводу реализации права на свободу слова и эффективное регулирование СМИ. Для этого необходимо использовать не только данные юридических наук (главным образом, как представляется, актуальными являются сравнительно-правовые исследования реализации и регулирования свободы слова в других странах), но и других наук – теории коммуникации, социологии, психологии.

Библиографический список

1. Артищев А. Распространение информации и распространители: правовой аспект // Законодательство и практика массмедиа. 2006. №11. С. 34–38.

2. Бусленко Н.И. Конституционные основы профессиональной деятельности журналиста в Российской Федерации: дис. … канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2000. 244 с.

3. Елизаров В.Г. Свобода массовой информации в Российской Федерации: конституционные основы и правовые ограничения: дис. … канд. юрид. наук. М., 2002. 189 c.

4. Комментарий к Конституции Российской Федерации (постатейный) / под ред. Л.А. Окунькова. М.: Изд-во БЕК, 1996. 569 с.

5. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 4 марта 1997 г. №4-П «По делу о проверке конституционности ст. 3 Федерального закона от 18 июля 1995 г. «О рекламе» // Собр. законодательства РФ. 1997. №11. Ст. 1372.

6. Постановление Конституционного Суда РФ от 30 октября 2003 г. №15-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы и жалобами граждан С.А. Бунтмана, К.А. Катаняна и К.С. Рожкова» // Там же. 2003. №44. Ст. 4358.

7. Постановления Конституционного Суда РФ от 16 июня 2006 г. №7-П «По делу о проверке конституционности ряда положений статей 48, 51, 52, 54, 58 и 59 Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» в связи с запросом Государственной Думы Астраханской области» // Там же. 2006. №27. Ст. 2970.

8. Российская юридическая энциклопедия. М., 1999. 1110 с.

9. Садовникова Г.Д. Комментарий к Конституции Российской Федерации (постатейный). М.: Юрайт-Издат, 2006. 188 с.

10. Хессе К. Основы конституционного права ФРГ / пер. с нем. Е.А. Сидоровой. М.: Юрид. лит., 1981. 368 с.

11. Шевердяев С.Н. Право на информацию: к вопросу о конституционно-правовой сущности // Право и политика. 2001. №10. С. 91–100.