УДК 340.1

ВОПРОСЫ ТЕОРИИ ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА

С.Г. Воронцов

Кандидат юридических наук, доцент кафедры предпринимательского права, гражданского и арбитражного процесса
Пермский государственный национальный исследовательский университет
614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15
E-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Ж.А. Мингалева

Доктор экономических наук, профессор кафедры предпринимательского права, гражданского и арбитражного процесса
Пермский государственный национальный исследовательский университет
614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15
Профессор кафедры экономики и управления на предприятии
Пермский национальный исследовательский политехнический университет
614990, г. Пермь, Комсомольский проспект, 29
E-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Аннотация: В методологическом плане предлагаемое исследование построено главным образом на сравнении современной российской учебной литературы по интересующим вопросам с научными представлениями немецких правоведов – этнических прародителей теории правового государства, работы которых использованы в качестве своеобразного эталона, позволяющего сопоставить исходную информацию с реально передаваемой, оценивая таким образом первоначальный замысел и транслируемый на практике результат.

В статье высказаны суждения, касающиеся истории развития, категориальной состоятельности и возможности практического применения теории правового государства. В частности, обосновывается, что в представлениях о правовом государстве необходимо различать, по крайней мере, три аспекта: идею – цель, теорию-путь и практику – результат. Исходя из этого в работе доказано, что история возникновения и развития теории правового государства начинается с 1813 года, т.е. с момента «изобретения» указанного термина немецким ученым К. Велькером. Предшествующие мыслители не могут являться ни создателями, ни разработчиками теории правового государства, поскольку последняя хронологически не может возникнуть раньше идеи.

Учитывая то обстоятельство, что в результате возросших информационно-технических возможностей современного общества, научная и учебная литература имеет зачастую неусваиваемый информационный объем, в работе сформулирован ряд теоретических положений, позволяющих не только компактно структурировать наличествующие знания о предмете, но и значительно сократить относящуюся к теме информацию.

Ключевые слова: правовое государство; верховенство закона; разделение властей; принцип исторической достоверности; генезис правовых норм; проблемы терминологической состоятельности; правовая доктрина; правовая теория; правовая идея; эффективность права

Термин «правовое государство», в том, насколько верно можно судить по переводным источникам, начал активно появляться в конституциях разных стран в конце прошлого века, практически в одно и то же время. Например, в Китае это произошло в марте 1999 г. (ст. 5 Конституции Китайской Народной Республики), в Германии – в декабре 1992 г. (ст. 23 Основного закона ФРГ), в Польше – в апреле 1997 г. (ст. 2 Конституции Республики Польша), в Бразилии – в октябре 1988 г. (ст. 1 Конституции Федеративной Республики Бразилия) [9] и т.д. В России, как известно, «правовое государство» появилось в тексте Конституции в октябре 1993 г. (ст. 1).

Вслед за авторами современных конституционных текстов или поправок к ним дань модному термину стали отдавать и многочисленные авторы учебной литературы. Это является одним из признаков того, что теория «созрела» и перешла на стадию передачи апробированной социальной информации от одного поколения к другому. Вместе с тем вопросов к этой теории остается множество и в нашей стране их больше всего, поскольку Россия в списке «правовых» государств занимает особое место.

Связано это не столько с внезапной популярностью идеи, без упоминания которой теперь почти не обходятся современные издания по теории государства и права, сколько с тем, что именно у нас идея «правового государства» проделала путь от полного идеологического неприятия до состояния безусловного почитания, превратившись из «антинаучного понятия» и «вредной буржуазной теории» [14, с. 196] в важнейшую характеристику конституционного государства.

Желание разобраться в этой удивительной эволюции подвигло одного из авторов статьи вначале к публикации коротких тезисов по теории правового государства в рамках Третьего Международного конгресса ученых-юристов, проходившего в Перми в октябре 2012 г., а затем и к более внимательному прочтению этой тематики. В настоящей статье высказан ряд суждений по поводу истории вопроса, категориальной состоятельности, а также возможности практического применения теории правового государства.

В современных российских исследованиях, посвященных теории правового государства, чаще всего говорится о том, что сам термин впервые в 1813 г. использовал немецкий ученый К. Велькер [7], а ввел этот термин в научный оборот в 1832 г. другой немец – Роберт фон Моль [2]. Но «еще в Древней Греции античные мыслители – Сократ, Платон и Аристотель – сделали первые шаги к созданию учения о правовом государстве» [10]. Далее обычно следует объемный перечень мыслителей, которые «развивали и шлифовали» идею правового государства. В этот список попадают Сократ, Платон, Аристотель, Гегель, Кант, Гроций, Спиноза, Дидро, Локк, Руссо и др. Среди российских апологетов идеи правового государства называют М.М.Сперанского, А.Н. Радищева, П.И. Пестеля, А.И.Герцена, Н.М. Коркунова, С.А. Котляревского, Г.Ф. Шершеневича и др.

В этом варианте представление об истории возникновения теории правового государства широко транслируется современной научной и учебной литературой, откуда лавинообразно перетекает во всевозможные дипломные, курсовые, контрольные и прочие работы студентов по самым различным правовым дисциплинам. Любая поисковая интернет-система красноречиво проиллюстрирует это утверждение, незамедлительно предоставив соответствующую информацию даже на весьма сомнительный поисковый запрос: «Платон о правовом государстве».

Подобный подход представляется довольно странным по ряду причин. В первую очередь бросается в глаза хронологическое несоответствие между датой «изобретения» термина и периодами жизни «разработчиков» идеи. Нетрудно заметить, что многие из «апологетов» жили задолго до К. Велькера. Действительно, можно сколько угодно перечитывать Платона, но так и не обнаружить «правового государства». Платон не знал и не употреблял этого термина. Равно как и многие другие мыслители.

Если обратиться к немецким авторам, то выяснится, что, в отличие от российских правоведов, соотечественники «изобретателя» термина «правовое государство» оценивают его историю значительно скромнее.

Так, например, Эрнст Рудольф Хубер пишет, что понятие «правовое государство» относительно молодое? оно принадлежит эпохе буржуазного, гражданского общества; и далее: «Кант был первым, кто развил в своих работах идею современного правового государства, хотя сам термин “правовое государство” у него отсутствует» [12, с. 167–168]. В его работах, кстати говоря, можно встретить и более категоричные суждения по этому вопросу, например: «Я не побоюсь назвать даже конкретные даты: так, понятие “правовое государство” существует с 1797 года, с Кантовской “Метафизики нравов”. Само словосочетание “правовое государство” Кантом еще не употребляется, однако его представления о государстве, которые он излагает и обосновывает в своем произведении, представляют собой в совокупности не что иное, как характеристики феномена, получившего позже название “правовое государство”» [12, с. 172].

Таким образом, немецкие ученые оцениваю возраст рассматриваемой теории примерно в две сотни лет. И эта позиция представляется более приемлемой, нежели российское увлечение историографией и поисками истоков правового государства в анналах древней философии. Исторически «правовое государство» есть термин эпохи буржуазных революций, он принадлежит этому обществу и не может возникнуть раньше субъекта, характеристикой которого он является.

Второе. Обращает на себя внимание то, что в списке так называемых «разработчиков» идеи правового государства присутствуют все: материалисты, идеалисты, диалектики, метафизики, софисты и др. Таким образом, эта теория предстает перед нами как всеобъемлющий теоретический базис, универсум, который чудесным образом объединяет всех, в том числе и представителей непримиримых философских концепций. Так ли это? Нет. Если уж и определять правовое государство в исторической череде правовых теорий, то, представляется, делать это необходимо со следующими оговорками.

Понятие «правовое государство» многозначно. В учебной и научной российской литературе термины «идея», «концепция», «теория» или «доктрина» по отношению к термину «правовое государство» используются как синонимы. Но это неверно. В зависимости от этапов развития, к примеру, можно описать правовое государство как цель, как путь и как результат.

Первоначально правовое государство как некая цель предстает в аспекте описания идеальной социальной конструкции, которая предположительно должна решить насущные общественные проблемы. И в этом ключе правовое государство есть идея, утопия, горизонт, недостижимый идеал и т.п.

Как путь, правовое государство есть рецепт достижения поставленной цели. И на этом этапе идея обрастает различными представлениями, точками зрения, мнениями различных мыслителей о ней. Например, немецкие правоведы прислушиваются к высказываниям И. Канта, поскольку его видение справедливого государственного устройства, именно как рецепт, как предложенный в теории алгоритм действий, ведет, по их мнению, к достижению поставленной цели. «Рецептов» может быть много. Российский рецепт приготовления этого «блюда», к примеру, совершенно иной. Одни называют десять сущностных признаков правового государства, другие только пять и т.д. При этом можно вообще заимствовать «рецептуру», которая изобреталась при попытке решения иных задач. В общем-то, процесс науке знакомый. Взяли диалектику у Гегеля, а материализм у Канта… В этом аспекте правовое государство выступает уже как теория.

Правовое государство как результат есть практическая реализация отдельных положений теории. Например, замена Веймарской Конституции Основным законом ФРГ, который закрепляет все принципы правового государства в Германии. На этом этапе полученные результаты уже можно сопоставить с первоначальной идеей и убедиться в верности или ошибочности примененной теории.

Попытка записать в «разработчики» правового государства мыслителей, предшествовавших К. Велькеру, есть предложение заимствовать рецептуру приготовления иных идеальных конструкций. В результате получаем упоминавшийся теоретический абсурд в виде объединяющего универсального начала. Построение гомологических рядов, в которых наряду с «правовым государством», могут «уживаться» идеи Сократа, Платона и других мыслителей древности, возможно, но только при сопоставлении однородных понятий. Например, идей: идеальное государство Платона, город Солнца Компанеллы, коммунизм марксистов или социальное государство индустриальных обществ и т.д.

На уровне теории, т.е. в период создания «рецептур» правового государства никакого участия древних философов быть не может, поскольку попытки осознанного движения к цели не могут начаться раньше возникновения таковой. И с этой позиции история возникновения и развития теории правового государства все же начинается с К. Велькера, а не с И. Канта и уж, тем более, не с Платона.

Теперь несколько соображений по поводу русскоязычной состоятельности самого термина «правовое государство». Несмотря на то, что изучаемое словосочетание состоит из хорошо известных в юриспруденции понятий, вывести из его названия обозначенную смысловую нагрузку не представляется возможным.

Буквально «правовое государство», как логично можно было бы предположить, есть политическая организация, которая для регулирования общественных отношений использует право [3–6]. Таким образом, презюмируется наличие теоретического основания, в соответствии с которым все государства можно классифицировать, разделив на «правовые» и «неправовые». Вместе с тем, как известно, общая теория права, за малым исключением (имеется в виду дореволюционная дискуссия в российском правоведении о том, что было раньше – право или государство), отрицает существование государства без права.

Право является обязательным, неотделимым атрибутом, основным функционалом государства, которым не обладает ни одно другое социальное образование. В любом государстве правовые регламентации есть, а следовательно, в силу их необходимого наличия, любое государство по определению является правовым. Более того, право не только является главным средством социального регулирования в руках государства, но и обладает спецификой исключительной субъектной принадлежности.

По смыслу русскоязычный термин «правовое государство» есть что-то по типу «хлебной хлебопекарни». А какая она собственно еще может быть, если это хлебопекарня? Поэтому очевидно, что словосочетание «правовое государство» должно вызывать терминологическое неприятие у любого, кто, хотя бы немного, знаком с теорией права. Однако термин «правовое государство» прочно закрепился и широко используется в российской юридической литературе начиная с дореволюционных времен.

После развала Советского Союза курс, взятый на построение в России именно «правового государства», обусловил в 90-е годы прошлого века необходимость переосмысления соотношения понятий «правовой» и «неправовой». Высказанные в отечественной юридической литературе мнения по этому поводу разнились, но превалирующей оказалась точка зрения, в соответствии с которой закон, в широком смысле, рассматривался в качестве средства закрепления как права, так и неправа (произвола).

В качестве оснований для деления законов на правовые и неправовые были названы, в частности, и так называемые «принципы неправа». Профессор Л.Ю. Бугров, к примеру, формулировал их следующим образом: отрицание верховенства законов в узком смысле слова и признание ведущей роли подзаконных нормативных актов; расхождение деклараций и принципов в законодательстве с другими нормами; изложение содержания нормативных актов, затрудняющее их понимание и адекватное толкование; доведение до широкого сведения только части нормативных актов и, как правило, со значительным опозданием; келейная подготовка проектов нормативных актов, в основном силами аппаратчиков при формальном участии общественности; нестабильность юридических нормативных актов» [2, с. 76–77].

Понятийная близость указанной научной дискуссии позволяет фрагментарно использовать ее результаты и для уяснения смысла исследуемого термина. В частности, необходимо заметить, что отечественные правоведы употребляли и употребляют термины «правовой» и «неправовой» по отношению к государству лишь опосредованно. Правовым или неправовым, по их мнению, является все же закон, но не государство.

Таким образом, русскоязычное «правовое государство» не несет в себе понятной из названия, строго определенной смысловой нагрузки. Русское «правовое государство» есть изначальный юридический нонсенс, в котором форма и содержание существуют независимо друг от друга. Эта проблема становится еще более очевидной при изучении ее лингвистической составляющей.

По-немецки, правовое государство – «Rechtsstaat». Если попробовать самостоятельно перевести немецкий термин на русский язык, то сразу же выяснится, что слово «rechts» имеет несколько значений и может быть переведено не только как «правовой», а так же и как «справедливый», «правый». То есть немецкий «Rechtsstaat» изначально был неоднозначен для перевода. Какой из предлагаемых словарями вариантов предпочтительнее? С правовой точки зрения, предпочтительнее вариант – «справедливый», поскольку в противном случае мы получаем «хлебную хлебопекарню» и необходимость теоретизирования по поводу гипотетического существования «неправовых» государств, которых, как мы выяснили, в природе не существует. Подтвердить эту позицию могут и немецкие правоведы – этнические родители «правового государства». Для этого достаточно обратиться к содержательной, контекстуальной части их работ.

Известный классик немецкой правовой мысли Вилли Альбертц, к примеру, пишет, что «правовое государство» включает в себя два значения: формальное «правовое государство» и материальное «правовое государство». Формальное «правовое государство» характеризуется как «государство закона», т.е. государство, в котором каждый государственный акт сводится к конституции или закону. Понятие материального «правового государства» сводится к поиску взаимоотношений между государством и гражданами. Современное понятие материального «правового государства» характеризуется понятием «справедливое государство», которое охватывает не только легальность всех государственных актов и законодателя, но и легитимность (в смысле, справедливость) действий [1, р. 855–856].

Этой точки зрения придерживаются и другие немецкие авторы, в том числе и цитировавшийся уже Э.Р. Хубер [12, с. 170]. Из общего смысла идей немецких исследователей следует, что немецкое «правовое государство» вовсе не правовое, а справедливое. И у немецких правоведов на этот счет нет никаких разночтений. Они не противопоставляют правовые и неправовые государства. В их работах можно встретить другие противопоставления, например правовых и социальных государств и т.д.

Следовательно, надо признать, что традиционный перевод немецкого «Rechtsstaat» на русский язык как «правового государства» по меньшей мере неточен. А вот «справедливое государство» сразу же снимает терминологическую нелепицу. В российской юридической литературе по этому поводу в общем-то нет никаких иллюзий. К примеру, профессор В.П. Реутов, выступая на совместной конференции научных и практических работников Ганноверского (ФРГ) и Пермского (РФ) университетов, еще около десяти лет назад, практически с этого и начал свой доклад, отметив, что первоначально «идея правового государства зарождалась как идея справедливого государства, деятельность которого должна быть организована на гуманных законах, строго соблюдаемых людьми» [13, с. 12].

Надо сказать, что переводы юридических терминов на другие языки вообще чреваты неточностями и как с немецким «Rechtsstaat» легко могут привести к понятийному несоответствию. «Правовое государство» на английском языке, к примеру, звучит как «rule of law state». Буквально – «государство, управляемое законом». Здесь мы видим уже три термина, посредством которых сделана попытка передать содержание немецкого «Rechtsstaat». Именно из английской версии перевода «правового государства» скорее всего рождены идеи типа «право, контролирующее государство», «государство под властью права» и т.д. Идеи, надо сказать, терминологически еще более нелепые, чем русскоязычное «правовое государство». Предикат в них вдруг поменялся с субъектом местами и в итоге мы содержательно получаем что-то типа «хвоста, машущего собакой».

Теперь несколько слов о возможности практического применения теории правового государства. Определения самого термина многочисленны и неоднозначны. И существующее в различных интерпретациях российское «правовое государство» совершенно может не совпадать с определениями, к примеру, немецких правоведов. И у самих немецких авторов нет на этот счет единого представления. Но «ахиллесовой пятой» подавляющего большинства определений исследуемого термина является неизбежная необходимость использования в них размытых оценочных суждений. Судите сами.

Профессор Н.М. Добрынин, к например, так определяет правовое государство: «государство с конституционным режимом правления, реальным разделением властей, обладающее развитой и эффективной правовой системой и действенным механизмом общественного контроля» [8, с. 415]. Согласитесь, что использованные термины: «развитый», «эффективный», «реально разделяющий», «действенный» – есть сплошь и рядом оценочные суждения, не поддающиеся однозначному, бесспорному, толкованию.

Теперь попробуем с такой «теорией» классифицировать государства. Если бы оценочных суждений в определении не было, решение задачи было бы предельно простым. Мы взяли бы тексты конституций разных стран и без труда разложили бы их на две стопки, исходя, к примеру, из наличия в них зафиксированного принципа разделения властей.

Но в том-то и дело, что не только разделение властей, но и все остальные принципы, чаще всего характеризующие так называемые правовые (справедливые) государства, продекларированы в подавляющем большинстве современных развитых правопорядков. А поскольку теоретически принципы есть у всех, остается деление с помощью «фактической», «реальной», «действительной» и прочей реализации. Естественно, это серьезно затрудняет не только процесс применения указанной теории на практике, но и не позволяет выработать какой-либо стандарт в оценке результатов ее внедрения. Как законодатель, к примеру, должен сформулировать для себя задачу по «фактической», «действительно реальной» реализации принципа «верховенства закона», а потом еще и подвести итоги проделанной работе? Все, на что оказалась способной современная юридическая мысль в этом вопросе, сводится к набору сомнительных практик, чаще всего не выдерживающих серьезной критики. Например, в одном из современных учебников «Теории государства и права» предлагается оценивать фактическую реализацию этого принципа путем подсчета соотношения «чистых законов» и подзаконных нормативных актов. На примере анализа нормативного массива СССР, в котором, как известно, преобладало подзаконное нормативное регулирование, делается вывод о неправовом характере советского государства, а также сформулирован рецепт достижения «правового» состояния в современной России, а именно: подзаконные нормативные «акты не должны доминировать количественно и качественно в общей системе нормативно-правовых актов» [11, с. 434–435].

Получается, что в практическом аспекте российский законодатель должен посчитать количество нормативно-правовых актов в стране и часть подзаконного правового массива сократить. Вряд ли можно серьезно относиться к предложенному способу, поскольку фактически нам нужно отказать в правовой природе нормам, содержащимся в отличных от закона источниках. Проще говоря, давайте считать богатыми не тех, у кого есть деньги, а тех, у кого в пиджаке денег больше, чем в карманах брюк. Абсурдность подобного подхода, полагаем, очевидна.

Вместе с тем идея о необходимости сокращения в современной России не только подзаконного, но и законодательного массива решительно нами поддерживается. По сравнению с законодательным массивом Союза ССР объем правовой информации в России только по базовым материальным отраслям права вырос более чем в 6 раз и уже давно находится за рамками нормальных физических возможностей подавляющего большинства населения страны.

Таким образом, резюмируя вышеизложенное, можно сформулировать следующие выводы:

1. Правовое государство есть многозначное понятие, в котором необходимо выделять, по крайней мере, три аспекта: идею – цель, теорию-путь и практику – результат. Это позволяет не только более компактно структурировать имеющиеся знания об этом предмете, но и «отсечь» всю не относящуюся к теме информацию, которой,зачастую перегружены современные научные и учебные издания;

2. Теория правового государства, как совокупность способов достижения цели, не может хронологически предшествовать идее (замыслу) правового государства. Поэтому история возникновения и развития теории правового государства начинается с 1813 года, т.е. с момента «изобретения» указанного термина немецким ученым К. Велькером.

3. Русскоязычное значение термина «правовое государство» расходится с его предполагаемой смысловой нагрузкой и является результатом неудачного перевода с немецкого языка. С правовой точки зрения это юридический нонсенс. Терминологически непротиворечиво на русском языке этот термин звучал бы как справедливое, правое или праведное государство.

4. На текущий момент теория правового государства является весьма противоречивой. Современная наука не располагает бесспорными методами оценки государств на предмет определения их правовой (справедливой) или неправовой природы. Поэтому одноименная конституционная формула, по крайней мере, в России, является на сегодняшний день не совсем точным иностранным заимствованием, выражающим бессодержательную политическую декларацию.

Библиографический список

1. Albers W. Wirtschaft und Politik bis Zolle. Vandenhoeck & Ruprecht, 1982.

2. Angermann E. Robert von Mohl, 1799–1875. Leben und Werk eines altliberalen Staatsgelehrten. Luchterhand, Neuwied, 1962.

3. MacCormickN.Rhetoric and The Rule of Law: A Theory of Legal Reasoning (Law, State, and Practical Reason). Oxford University Press, USA, 2009; Reprint edition. 304 p. 

4. MacCormickN. Institutions of Law: An Essay in Legal Theory (Law, State, and Practical Reason. Oxford University Press, USA, 2008; Reprint edition. 336 p. 

5. MacCormickN.Practical Reason in Law and Morality (Law, State, and Practical Reason). Oxford University Press, USA, 2011; Reprint edition. 240 p.

6. Tamanaha B.Z.On the Rule of Law. History, Politics, Theory. Cambridge University Press, 2004. 180 p. 

7. Welcker. Karl Theodor Mit Biographie und Portrait. Bonn: Universitats- und Landesbibliothek, 2011. S.: III. 96 р.

8. Добрынин Н.М. Основы конституционного (государственного) права Российской Федерации: 100 вопросов и ответов: практ. руководство. (Современная версия новейшей истории государства). Новосибирск: Наука, 2010. 544 с.

9. Избранные конституции зарубежных стран: учеб. пособие / отв. ред. Б.А. Страшун. М.: Изд-во «Юрайт»; ИД «Юрайт», 2011. 795 с.

10. Лекция 7: Правовое государство. URL: http://webarhimed.ru/page-362.html (дата обращения: 05.02.2013).

11. Марченко М.Н. Теория государства и права: учебник. М.: Проспект, 2011. 640 с.

12. Политическая философия в Германии: сб. статей. Изензее Й и др. / пер. с нем. Д. Мироновой, С. М. Погорельской: Соврем. тетради, 2005. 520 с.

13. Реутов В.П. Правовое государство: тип, этап или форма?// Соврем. проблемы развития юрид. науки и образования в Германии и России: сб. ст. / Перм. ун.-т. Пермь, 2004. С. 104–107.

14. Юридический словарь. М.: Гос. изд-во юрид. лит., 1956. Т. 2. 196 с.