УДК 347.133
Автор проводит параллель между стипуляцией в римском праве и векселем, широко используемым в настоящее время, приходя к выводу о справедливости утверждения, что институт векселя унаследовал типичные черты стипуляции, вербального договора в римском праве и является ярким образцом этой юридической сделки в современном гражданско-правовом поле. Доказательства тому: та же строгая формальность и неизменяемая правовая цель, односторонний вид обязательственных отношений и их абстрактный характер, подразумевающий вариативность экономической цели в каждом индивидуальном случае.
Ключевые слова: стипуляция; вексель; обязательственные отношения; строгий формализм; абстрактность; односторонняя сделка
Почему классики гражданской цивилистики России считали и считают стипуляцию в римском праве прародительницей векселя? «Как абстрактный и вместе с тем строго формальный договор стипуляция явилась юридической предтечей будущего векселя. В этом смысле она оказалась исторически весьма перспективной » [5, с. 117]. Верно ли это утверждение? Что общего в этих двух феноменах и в чем различие? Вот вопросы, на которые попытаемся ответить в данной статье. Надо сразу признаться, что мы не претендуем на глубокий и самостоятельный анализ этих явлений, просто попытаемся систематизировать уже научно доказанные факты, рассмотрев самые примечательные, на наш взгляд, характеристики стипуляционных и вексельных обязательственных отношений.
Логично, нам кажется, начать с определения.
Так, например, характеризуют стипуляцию авторы учебника «Основы римского права», относя стипуляцию к вербальным договорам «Среди договоров этой группы на первое место должна быть поставлена стипуляция (stipulatio). Под таким названием соответствующий договор фигурировал, когда он рассматривался со стороны кредитора. Взятый же со стороны должника, он выступал под наименованием sponsio (обещание). Тождественный смысл имели также термины promissio и fidepromissio»[5, с. 117]. Высказывание подтверждается следующим определением уже из другого источника: «Стипуляция представляет собой устный договор, заключаемый посредством устного вопроса кредитора и ответа должника, относительно того, о чем его спросили, напр.: "Centum mihi dari spondes?" – "Spondeo"; "Domum mihi aedificare promittis?" – "Promitto"» [2, с. 47]. Ради справедливости, мы все-таки должны отметить существование большего количества устных формулировок при заключении стипуляции при одном условии: «Главной отличительной чертой стипуляции служит, как известно, то обстоятельство, что она была тесно связана с той формой, в которую была облечена. Это находило себе, между прочим, выражение в том, что вопрос верителя и ответ должника должны были находиться в полном согласии друг с другом, – что первого и второго должны были быть одного содержания» [6].
Что касается векселя, всем знакомо его определение в пункте 40 «Положения о ценных бумагах», утвержденного постановлением Совета Министров СССР от 19 июня 1990 г. №590: «Вексель – ценная бумага, удостоверяющая безусловное денежное обязательство векселедателя уплатить по наступлении срока определенную сумму денег владельцу векселя (векселедержателю)» [8].
Выводы:
стипуляция – устный договор со строго определенными словесными формулами, заключаемый между кредитором и должником;
вексель – материально осязаемое, бумажное волеизъявление векселедателя.
Отметим для себя отсутствие идентичности внешней формы основания возникновения обязательственных отношений стипуляции и вексельных обязательств.
Стипуляция – договор, этот факт ни у кого не вызывает сомнения. Вексель же, при всем разнообразии мнений, на наш взгляд, также обладает подобной характеристикой, особенно на первой фазе использования этой ценной бумаги, так как отношения составителя и первого векселедержателя, безусловно, строятся на договоре. Последующие звенья этой цепочки по передаче ценной бумаги характеризуются односторонним волеизъявлением, но эту ценную бумагу векселедатель передает следующему векселедержателю непросто, что так ему захотелось отдать его первому встречному, но в соответствии с определенным соглашением. Для убедительности приведем цитату из научного труда признанного авторитета: «Одностороннее волеизъявление, порождающее, изменяющее или прекращающее какое-либо юридическое отношение, является юридическим фактом. В этом отношении всякое одностороннее волеизъявление подпадает под понятие сделки так же, как и договор. Нет оснований среди односторонних волеизъявлений образовывать отдельную группу для случаев, когда такое волеизъявление может делать не всякий, а лишь находящийся в определенном отношении с другим лицом» [1, с. 69]. А вот признание Б.Б. Черепахина, поддерживавшего теорию определения всякого вексельного обязательстваодносторонней юридической сделки, а не договором : «Еще римское, и особенно пандектное, право знали отдельные случаи (pollicitatio, votum) возникновения обязательств из одностороннего волеизъявления. В современном праве число односторонних юридических сделок (и именно односторонне-управомочивающих) неизменно растет (Auslobung, бумаги на предъявителя, вексель и др.).
Если мы обратимся к истории признания связующей силы договоров, то мы здесь тоже увидим что к господству положения pacta sunt servanda - право пришло весьма постепенно: сначала получили признание отдельные типы договоров, постепенно число их умножалось, признание распространялось на определенные категории безымянных договоров (contractus innominati) и бесформальных соглашений (pacta) и, наконец, утвердилось признание связующей силы всякого соглашения, поскольку оно не стоит в противоречии с положительным правом.
Отмеченная выше тенденция современного права к постепенному расширению признания односторонних юридических сделок (из категории односторонне-управомочивающих) позволяет предположить, что мы придем рано или поздно к признанию связующей силы за всякой односторонне-управомочивающей сделкой» [12, с. 3–20].
Это высказывание известного теоретика цивилистики находит подтверждение в современном законодательстве, ст. 155 Гражданского кодекса Российской Федерации гласит: «Односторонняя сделка создает обязанности для лица, совершившего сделку. Она может создавать обязанности для других лиц лишь в случаях, установленных законом либо соглашением с этими лицами» [4].
Здесь законодатели говорят об односторонней, но все же сделке, что, в соответствии со словарем С.И. Ожегова, – «двусторонний договор о выполнении чего-либо» [9, с. 698] .
Все сказанное выше дает право признать договорный характер условий для возникновения обязательственных отношений стипуляции и вексельных обязательств.
Уже использованный нами термин « односторонняя сделка» – следующий аспект обязательственных отношений стипуляции и денежного векселя, к которому хотелось бы привлечь внимание.
Нет никаких разногласий в юридической литературе по поводу одностороннего (уточняем – это отсутствие прав при обязательстве, обязанностей при наличии прав) вида обязательственных отношений, порождаемых стипуляцией. Все единодушно признают, что обязательственное отношение, устанавливавшееся стипуляцией, имело односторонний характер: для stipulator, или reus stipulandi (кредитора), из этого договора возникало только право, для promissor, или reus promittendi (должника), – только обязанность, иными словами, при стипуляции кредитор может только требовать, а должник только выполнить взятое на себя обязательство.
Мы можем наблюдать ту же самую схему и при вексельных отношениях – векселедатель дает, приобретатель принимает. Анализируя теорию креации (Kreationstheorie) I.Е. Kuntze, Б.Б. Черепахин приходит к следующему заключению «…Ее главным недостатком является полное игнорирование дополнительных моментов фактического состава вексельного обязательства (на установлении которых я остановлюсь ниже). Однако ее бесспорная заслуга заключается в определенном и безоговорочном установлении односторонне-сделочного характера вексельного обязательства» [12, с. 3–20].
Считаем, что нет смысла пересказывать уже тщательно продуманное и изложенное в научных трудах, остается лишь зафиксировать односторонне-сделочный вид как стипуляционных, так и вексельных обязательств.
Вернемся к особенности заключения стипуляционной сделки – наличие однозначной словесной формулы. Вот знаменитое изречение Гая: «Verbis obligatio fit ex interrogatione et responsione, veluti dari spondes? spondeo; dabis? dabo; promittis? promitto; fidepromittis? fidepromitto; fideiubes? fideiubeo; facies? faciam (3. 92)» [11]. Никаких отклонений, иначе сделка просто не состоится.
О второй грани строгого формализма стипуляции указано в работе И.Б. Новицкого: «Формальный характер стипуляции сказывался также в том, что ее действие ограничивалось непосредственно участвовавшими в ней сторонами. Нельзя было по стипуляции между двумя лицами не только возложить обязательство на третье, не участвовавшее в стипуляции лицо (spondesne Titium mihi centum dare?), но и выговорить предоставление со стороны должника в пользу третьего лица; в этих случаях стипулянту не давали иска, так как стипулянт непосредственно не имел денежного интереса по договору стипуляции, а третьему лицу не давали иска, как не участвовавшему в договоре. Только в том случае, когда стипулянт имеет и личный интерес в договоре, заключаемом в пользу третьего лица, стипуляция получает силу (D. 45. 1. 38. 20)» [7, с. 147–149].
Строгий формальный характер вексельных обязательств тоже очевиден, так как для приобретения свойств ценной бумаги, вексель должен в себе содержать необходимые реквизиты, установленные законом. Перечень обязательных реквизитов для переводного векселя установлен в ст. 1 Положения «О переводном и простом векселе», а для простого векселя – в ст. 75 настоящего Положения [10]. О наличии третьего лица в вексельных отношениях говорить вовсе не приходится в силу свойств ценной бумаги.
Вывод: возникновению обязательственных отношений при стипуляции и вексельных обязательственных отношений предшествует непререкаемое соблюдение определенных обычаем или законом формальных требований.
Далее, за обязательственными отношениями при стипуляции прочно укрепилась репутация абстрактного обязательства. «Это значит, что если необходимые требования относительно порядка заключения стипуляции соблюдались, то обязательство возникало независимо от того, какое материальное основание привело стороны к заключению договора, какую хозяйственную цель они преследовали и достигнута ли цель, имевшаяся в виду сторонами» [7, с. 147–149]. Та же мысль высказана и в работе другого известного русского ученого: «Когда называют стипуляцию абстрактным обязательством, – под этим термином иногда разумеют, что хотя бы отсутствие реализации каузального момента было вполне ясным, – стипуляция остается действительной, пока эта действительность не будет парализована соответствующим процессуальным средством со стороны должника» [6]. Им вторят и известные авторы учебного пособия: «По каким причинам или, выражаясь юридическим языком, в силу какого основания будущий должник принимал на себя соответствующее обязательство, – это для действительности стипуляции не имело ровно никакого значения. Связующее действие ей придавало соблюдение строго установленной формы, а основание (causa) в расчет вовсе не принималось. Специфическое качество стипуляции в том именно и состояло, что она была абстрактным договором, действительность которого зависела не от основания, а от соблюдения установленной формы. Следовательно, основание не входило в состав не только существенных, но и случайных- элементов стипуляции, что отличало ее от подавляющего большинства других договоров римского права, которые при отсутствии основания не приобретали юридической силы и потому могли бы быть названы каузальными договорами» [5, с. 118].
Подчеркнем – для возникновения стипуляционных отношений не имела никакого значения истинная причина заключения договора.
Абстрактный характер вексельных обязательств раскрывается многими учеными, в том числе и В.М. Гордоном: «… При этом, надо особенно отметить, что вексельное обязательство носит абстрактный характер и вовсе не требуется обозначения материального основания долга (causa debendi). … Поэтому для возникновения вексельного обязательства безразлично, в каких видах, по каким основаниям написан вексель, ибо вексель имеет абстрактный характер» [3, с. 6].
Таким образом, можно смело заявить, что категория абстрактности присутствует в обязательственных отношениях как стипуляции, так и векселя.
Возникал ли имущественный риск для кредитора при заключении стипуляции и существует ли эта опасность для приобретателя векселя? Безусловно. Вот почему нормы римского права и современного вексельного законодательства предусматривают распределение риска при заключении анализируемых нами односторонних юридических сделок. Совпадают ли объемы ответственности? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к источникам: «Стипуляция не только требовала для самого установления обязательства соблюдения определенной формы, но и по содержанию возникавшее из нее обязательство рассматривалось формально: должник обязан был исполнить только то, что буквально вытекает из произнесенных вопроса и ответа. Эта точка зрения приводила к тому, например, что если должник обязался передать вещь, а она погибла или испорчена, то должник признавался ответственным лишь тогда, если он допустил culpa in faciendo, т.е. своим положительным действием вызвал невозможность исполнения обязательства или ухудшение предмета; если же такое последствие наступило ввиду непринятия должником необходимых мер или его упущений (culpa in non faciendo), должник по стипуляции ответственности не несет…» [11].
А вот ответственность векселедателя в соответствии со ст. 48 Положения о переводном и простом векселе, которая устанавливает, что именно векселедержатель может требовать от того, к кому предъявлен иск:
1) сумму векселя, неакцептованную или неоплаченную, с процентами, если они были обусловлены;
2) сумму в размере шести процентов со дня срока платежа;
3) издержки по протесту, по посылке извещения, а также другие издержки;
4) пеню в размере трех процентов со дня срока платежа.
На наш взгляд, современное законодательство расширило границы ответственности по вексельному обязательственному отношению, они намного превышают объем ответственности при стипуляции.
Чтобы сравнить еще одну категорию анализируемых юридических феноменов, сделаем небольшое отступление – поговорим о правовой и экономической цели юридической сделки. Какая из двух названных целей имеет более глубокий смысл? Что является величиной постоянной, а что варьируется в зависимости от волеизъявлений участников сделки?
Кривцов А.А. утверждал, и мы разделяем его мнение, что «подобно тому как экономическая ценность обязательства вполне зависит от той охраны, которая дает этому обязательству право в объективном смысле, – в сознании договаривающихся сторон переплетаются друг с другом экономическая и правовая сторона отношения. Другими словами, экономическое отношение всегда должно пользоваться известной правовой защитой, а ближайшее определение объема и характера этой защиты представляется нормам, составляющим право в объективном смысле» [6]. Вот ответы на постановленные вопросы. Именно правовая цель является величиной постоянной при совершении юридической сделки. Свойственно ли это при возникновении стипуляционных и вексельных обязательственных отношениях? Ответ однозначен – да! Заключение этих односторонних юридических сделок происходит при ясном понимании участников того, в какую форму они облекут свои будущие правоотношения. Есть ли что-то общее в экономической цели заключаемых сделках? Снова утвердительный ответ, так как в силу абстрактности стипуляционных и вексельных обязательственных отношений, экономическая цель здесь целиком и полностью во власти взаимоотношений сторон, она неведома постороннему наблюдателю.
Таким образом, заключем: несмотря на различие внешней формы, институт векселя унаследовал характерные черты стипуляции, а именно: неизменяемую правовую цель при заключении сделки, соблюдение строгой формальности, предусмотренную вексельным законодательством, абстрактность экономической цели и односторонне-управомочивающую природу отношений. Это дает нам право считать стипуляцию в римской праве прародительницей современного векселя.
Библиографический список
Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М.: Юриздат, 1940. 69 c.
Белов В.А. Сингулярное правопреемство в обязательстве. М.: ЮринфоР, 2007. 47 с.
Гордон В.М. Вексельное право. Сущность векселя, его составление, передача и протест. Харьков: Юрид. изд-во НКЮ УССР, 1926. 6 c.
Гражданский кодекс Российской Федерации: Федер. закон Рос. Федерации от 30 нояб. 1994 г. №51-ФЗ // Рос. газ. 1994. 8 дек.
Иоффе О.С., Мусин В.А. Основы римского гражданского права. Л.: Изд-во ЛГУ , 1975. 117–118 с.
Кривцов А.С.Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве [Электронный ресурс]. URL: http://civil.consultant. ru/elib/ (дата обращения: 17.12.2011).
Новицкий И.Б. Основы римского гражданского права. М.: Юрид. лит., 1972. 147–149 с.
Об утверждении Положения об акционерных обществах и обществах с ограниченной ответственностью и Положения о ценных бумагах [Электронный ресурс]: постановление Совета Министров СССР от 19 июня 1990 г. №590. Доступ из справ.-правовой системы «Гарант».
Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1960. 698 с.
О введении в действие положения о переводном и простом векселе [Электронный ресурс]: постановление ЦИК и СНК СССР от 7 авг. 1937 г. №104/1341. URL: http://www.c-a.ru/bill-low.htm (дата обращения: 14.04.2012).
Римское частное право: учебник / под ред. проф. И.Б. Новицкого и проф. И.С. Перетерского. М.: Юриспруденция, 2000 [Электронный ресурс]. URL: http://www.bibliotekar.ru/rimskoe-pravo-2-2/142.htm. (дата обращения: 07.05.2012).
ЧерепахинБ.Б. Юридическая природа векселя и Положение о векселях 1922 года [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Гарант».