Введение  

В истории учений о суверенитете теории народного суверенитета Жана Жака Руссо традиционно отводится особое место. Несмотря на тот факт, что Руссо не был первым, кто выразил идею народного суверенитета, именно в его трудах эта идея оформилась окончательно и была доведена до крайних последствий, став одной из наиболее радикальных концепций народного суверенитета.

Руссо рассматривал суверенитет в качестве признака государства, а носителя суверенитета – в качестве единственного легитимного правителя, наделенного абсолютной, вечной и неразделимой властью (прежде всего в сфере законодательства). В творчестве Руссо впервые сделана попытка совместить понятие суверенитета и демократические идеи, а в истории политической мысли Франции именно Руссо впервые исследует вопросы о суверенитете в контексте проблемы выбора наилучшего для Франции государственного устройства.

Идеи Руссо были подхвачены французскими революционерами, многие из которых объявляли себя учениками и последователями великого просветителя. В литературе конца XVIII столетия Руссо называют «одним из первых авторов революции» [19, с. 570], «гением свободы» [10, с. 234], человеком, более других знаменитых людей века заслуживающим почестей со стороны участников революции [10, с. 141]. Писатель С. Мерсье посвятил Руссо книгу как одному из тех философов и писателей, который больше всего сделал для подготовки революции [24, с. 3].

Существует мнение, что самым крупным применением теории народного суверенитета Руссо была Великая французская революция, что влияние Руссо в эпоху революции было всемогуще[5, с. 16].

Французская революция – равно в лице Робеспьера и тех, кто его свергал в Термидоре, – клялась именем Руссо и часто заменяла аргументы в пользу своих взглядов на будущее Франции цитатами из его сочинений [16, с. 708].

Рассуждения Руссо, равно как и рассуждения Монтескье о том, что только правильная организация верховной власти способна предотвратить перерождение монархии в деспотию, воспринимались современниками как завуалированная критика абсолютизма во Франции и призыв к свержению тиранов [4, с. 28].

Суверенитет французского народа

Основной политической мыслью революционной эпохи является аксиома о принадлежности суверенитета народу. «На ней, как на гранитном фундаменте, она строит великолепное здание обновленной и свободной Франции» [1, с. 101].

Однако, учитывая неоднозначность многих положений «Общественного договора» и принимая во внимание то количество явных и скрытых противоречий, которые содержатся в работе Руссо, важным является вопрос о том, насколько верным было истолкование революционерами теории Ж.-Ж. Руссо о народном суверенитете. В этой связи Б. Рассел замечает: «”Общественный Договор” стал Библией большинства вождей Французской революции, но, несомненно, так же, как и Библия, он не был тщательно прочитан и еще в меньшей степени понят многими из его последователей» [8, с. 822]. «Эпоха французской революции – субъективная, как всякая историческая эпоха, – утверждает В.М. Гессен, – просмотрела учение Руссо о необходимых условиях правомерности народного суверенитета» [1, с. 123]. И действительно, в «Общественном договоре» Руссо неоднократно заявляет о том, что в современном ему государстве правление народа невозможно, что народный суверенитет осуществим только в обществе, основанном на общественном договоре, достигшем определенного уровня развития (речь идет либо о догосударственном обществе, либо о следующей за государством форме человеческого общежития) и отвечающем определенным требованиям – к территории, числу населения, организации отношений собственности и развитию общественных нравов.

Народ, с точки зрения революционной доктрины, – совокупность свободных и равных друг другу индивидов, а народная воля – арифметическая сумма индивидуальных воль, что не соответствует оригинальным воззрениям Руссо по данному вопросу.

По мнению Руссо, механическое сложение частных (индивидуальных) воль не даст нам общей воли, а даст волю всех. В «Общественном договоре» Руссо рассуждает следующим образом: «Часто существует немалое различие между волею всех и общею волею… но отбросьте из этих изъяснений воли взаимно уничтожающиеся крайности; в результате сложения оставшихся расхождений получится общая воля» [11, с. 170].

Возможно ли, таким образом, определить общую волю как среднеарифметическое значение частных воль индивидов? Следует согласиться с мнением Г.Д. Гурвича о том, что если общая воля изначально присуща сознанию человека, то указанное высказывание Руссо приобретает совершенно иное звучание. Сложение (или сравнение) частных воль позволяет не выявить усредненную волю, а способствует «очищению» воли каждого индивида от эмпирического опыта, тем самым позволяя выявить общую волю, одинаковую у каждого человека [2, с. 70].

Но в своих рассуждениях революционеры, и в частности Робеспьер, говорят о том, что во Франции существуют два народа. Один народ представляет собой массу простых граждан, жаждущих справедливости, свергающих тиранов и проливающих кровь за создание республики. Именно этот народ Робеспьер называет «друзьями свободы». Другой народ, «состоящий из мошенников, иностранцев, контрреволюционеров, лицемеров», Робеспьер называет «честолюбцами», «интриганами», «болтунами» и «шарлатанами» [10, с. 101]. Таким образом, перед революционерами возникает проблема доверия мнению народа. Своеобразным разрешением этой проблемы стало для Робеспьера и его последователей утверждение о том, что «народ ошибается, но ошибается реже, чем отдельные лица» [13, с. 101]. И именно в этом утверждении прослеживается влияние идей Руссо, высказанных им в «Общественном договоре». Вот почему в «Общественном договоре» революционная доктрина видит то «истинное основание общества», из которого вытекает «обязательство для меньшинства подчиняться выбору большинства» [11, с. 160].

Тем не менее, вручив в руки народа верховную власть в обществе, революционное правительство считает, что не следует оставлять народ без руководства и определенного контроля: «Французскому народу свойственны живость и демократичность, но не следует слишком утомлять его сложностью общественных дел … им должно управлять твердо»[13, с. 101].

Неотчуждаемые права личности
и естественное право

В теории общественного договора Руссо разумное естественное право представляется в качестве достижения социального (общественного) договора.

Руссо различает два понятия естественного права: разумное естественное право (droit naturel raisonné) и инстинктивное, основанное на естественном побуждении, естественное право (droit naturel proprementdit). Источником разумных естественных прав у Руссо является общая воля. И только подчинившись ей, т.е. своей собственной разумной природе, человек отказывается от инстинктов и приобретает естественные права. Поскольку общая воля является непосредственным источником разумного естественного права, ей, следовательно, присущи все его специфические особенности: взаимный и обоюдный характер, наличие взаимных прав и обязанностей.

В центре политической теории Руссо лежит идея господства общей воли, исключающая возможность существования неотчуждаемых прав личности, которые бы сделали невозможным непосредственное осуществление власти народом.

Французская же революция провозгласила одновременно неотчуждаемые права личности и народный суверенитет.

Естественному праву идеологи французской революции по существу приписывают божественное происхождение. Авторы Декларации 1789 г. или 1793 г., провозглашая права человека «естественными, неотчуждаемыми и священными», считали себя исполнителями божественной воли.

Теория народного представительства
и непосредственная демократия

В качестве одного из признаков суверенитета Руссо называет его неотчуждаемый характер. Непосредственное осуществление суверенитета народом доктрина революции считает невозможным, указывая на то, что современные государства и по территории, и по количеству населения не отвечают требованиям Руссо, а население неспособно к непосредственному осуществлению власти.

Воззрения революционной эпохи по данному вопросу логически проистекали из понимания французского народа.

Председатель Конвента (1795) и Председатель Директории (1799) Эммануэль-Жозеф Сийес считал, что непосредственная, прямая демократия больше соответствует античным обществам. В одной из своих речей он отмечает, что современные европейские народы совершенно непохожи на древние народы. Европейцы больше всего заняты торговлей, промышленностью, земледелием, и в своем стремлении к богатству они заботятся больше не о счастье, а о производстве и потреблении. Людей, лишенных образования, всецело поглощенных работой, Сийес сравнивает с рабочими машинами, но ни на минуту не допускает, что им может быть отказано в гражданских правах. Индивид не только должен повиноваться закону, но и участвовать в его составлении, непосредственно содействуя изданию законов либо доверив эту функцию некоторым из своей среды.

Политическое представительство, по мнению Сийеса, следует доверить компетентной элите, поскольку для непосредственного участия в законодательстве гражданам не хватает ни достаточного образования, ни досуга. Население, таким образом, само понимает, что граждане должны ограничиться избранием представителей. Не отчуждая своих прав, французы доверяют их осуществление представителям, которых назначают в интересах общего блага. Представители более способны понимать общественный интерес и сообразно с этим истолковывать общую волю [9, с. 594]. При этом Сийес отмечает, что благоразумие требует ограничить представительские полномочия как во времени, так и в целях.

Сийес резко критикует «друзей народа», которые представительную систему считают несовместимой с демократическим принципом. «В действительности, – отмечает он, – представительное начало встречается повсюду – как в области гражданских, так и в области публичных отношений. Одна лишь представительная система способна привести Францию к вершине свободы и благоденствия, какой только возможно достигнуть» [17, с. 233]. В своих воззрениях Сийес опирается не только на теории Руссо, но и на идеи Монтескье, заменяет теорию прямого народовластия Руссо системой представительного правления.

О том, что непосредственная демократия свойственна больше древним цивилизациям и совершенно не подходит современной Франции, говорил и член Учредительного собрания Дестю де Траси, отмечая, что современное ему правительство является репрезентативным и зависит от продуманной конституции и состояния нравов [6, с. 58].

Преклоняясь перед гением Руссо, Робеспьер, тем не менее, вступает с ним в полемику по вопросу о представительстве интересов народа: «Руссо сказал, что нация перестает быть свободной с того момента, когда она выбрала своих представителей. Я далек от того, чтобы принять этот принцип безоговорочно» [7, с. 287]. Размышляя о демократической форме организации власти, Робеспьер спорит с Руссо о том, должна ли демократия основываться на непосредственном осуществлении власти народа либо возможны ситуации, при которых народ доверяет осуществление власти своим представителям.

Робеспьер так характеризует демократический режим: «Демократия вовсе не является таким образом правления, при котором народ, все время проводящий в собраниях, сам вершит все государственные дела, и еще менее того таким, когда сто тысяч мельчайших группировок, поспешно принимая частные и противоречивые меры, решали бы судьбу всего общества. Подобное правительство никогда не существовало, и если бы оно существовало, то могло бы только привести народ к деспотизму. Демократия – это образ правления, когда суверенный народ, руководящийся созданными им законами, делает сам все, что он сможет сделать хорошо, а что не может сделать сам, он поручает своим представителям» [14, с. 42].

Интересна точка зрения по вопросу о народном представительстве известного политического мыслителя XVIII в. Габриэля де Бонно де Мабли. Идею непосредственного осуществления власти народом он отвергает не столько по причине практического неудобства такой организации власти, сколько исходя из анализа истории демократических государств древности и своих мнений о народе. Мабли уверен, что демократическая форма правления неустойчива, капризна и тиранична, а народ, издающий законы, обычно относится к ним с известным презрением, поскольку знает, что часто законы принимаются опрометчиво и необдуманно, что на содержание законов влияют интриги и сговоры [21, с. 244]. И лишь народные представители, избранные народом с применением цензовой системы, могут принимать обдуманные и справедливые решения.

Однако было бы упрощением считать, что революционная доктрина окончательно порывает с идеей непосредственного осуществления суверенитета Руссо, вводя в общественную практику выборы народных представителей.

Политическая борьба 1791–1794 гг., политические дискуссии по вопросам о способах и порядке выборов депутатов, об уровне их ответственности очевидно свидетельствуют о том, что идеи Руссо о неделимости и непосредственном осуществлении суверенитета не были просто отброшены революционной доктриной.

Конституция 1791 г. установила во Франции систему представительного правлении с двухстепенными выборами в парламент. Но уже в августе 1792 г. с трибун секции Вандомской площади звучит: «В принципе все народные представители должны избираться непосредственно народом, то есть на первичных собраниях» [14, с. 39]. При системе двухстепенного голосования первичным собраниям должно быть предоставлено право «пересматривать и обсуждать кандидатуры депутатов, избранных на собраниях выборщиков, так, чтобы большинство могло отвергнуть тех лиц, которые окажутся недостойными доверия народа» [14, с. 39]. Более того, парижские секции требуют введения принципа ответственности (обязательных мандатов) депутатов перед избирателями.

Робеспьер в мае 1793 г. заявляет: «Принцип моральной ответственности налагает на уполномоченных правительства обязательство представлять в определенные и достаточно частые сроки точные и подробные отчеты о своей деятельности, эти отчеты должны предаваться гласности путем опубликования в печати, чтобы о них могли судить все граждане. У народа, уполномоченные которого не обязаны ни перед кем отчитываться в своей деятельности, конституции нет, у народа, уполномоченные которого отчитываются только перед другими пользующимися неприкосновенностью уполномоченными, конституции нет, так как они могут, если захотят, либо безнаказанно предавать его, либо разрешать другим поступать таким образом. И если представительный образ правления принимают в таком смысле, то я должен сознаться, что полностью присоединяясь ко всем проклятьям, которыми осыпал его Жан-Жак Руссо» [10, с. 173].

В июне 1793 г. член Комитета общественного спасения, адвокат, временный председатель Конвента Эро де Сешелль предлагает внести в текст Конституции положения, согласно которым народная секция, избравшая депутата, получала бы полномочие оценивать депутата, более того: «депутат может быть переизбран только в случае, если его поведение будет одобрено его избирателями» [14, с. 42]. Об обязательном мандате депутатов говорил также и Мабли, считавший, что избиратели должны иметь право лишить полномочий своего представителя [21, с. 244].

Такие высказывания были подвергнуты многочисленной критике со ссылкой на принцип неделимости суверенитета, поскольку, как утверждалось, каждый депутат представляет всю нацию, а не конкретный избирательный округ. Депутат некой совокупности граждан не может считаться с пожеланиями только собственных избирателей. Народный представитель не может быть ограничен в своей деятельности обязательным мандатом, он может прислушиваться к советам своих доверителей постольку, поскольку они совпадают с пожеланиями всего народа [9, с. 595]. Народные представители, таким образом, являются именно представителями французского народа. Вот почему, по словам Сийеса, необходимо создание одной нации, одного представительства, одной общей воли. Депутаты, таким образом, представляют не только свой избирательный округ, а нацию в целом и принимают решение, голосуют за все население Франции [1, с .208].

Примечательно заявление по этому вопросу депутата Ламбера: «Истинный суверенитет принадлежит народу как коллективу; из этого следует, что суверенитет по существу своему един и неделим, что он представляет собой чисто метафизическое понятие, то есть выражение общей воли, и что в противном случае у нас во Франции было бы сорок тысяч суверенов, по числу коммун» [18, с. 208].

«Признавать обязательность мандатов, – отмечает депутат Генеральных штатов и будущий министр иностранных дел Франции Талейран-Перигор, – это значит открыто желать подчинения частной воле бальяжа или провинции общей воли народа» [15, с. 202].

Требования о введении процедуры контроля над выборами (цензуры), а также споры вокруг идеи об ответственности депутатов перед избирателями представляют собой попытку, с одной стороны, преодолеть «Общественный договор», а с другой стороны, остаться верными теории Руссо. Даже отказавшись от идеи непосредственного народовластия, революционная доктрина вновь и вновь возвращалась к теории Руссо о неделимом и неотчуждаемом народном суверенитете.

Отрицая обязательные мандаты, которые депутаты получают от своих избирателей, революционная доктрина обращается к идее общей воли Руссо, признавая ее единственным мандатом, обязательным для депутата [12, с. 407]. Политическая мысль эпохи французской революции в качестве обоснования этой идеи указывает, что не может существовать несколько мандатов, как не может существовать несколько суверенитетов. Носителем суверенитета является нация, которая поручает парламенту осуществлять суверенитет от ее имени. Цель такого поручения – создание представительного строя, при котором проявления воли парламента были бы такими же, как проявления воли нации в целом, и давали бы такие же результаты. Именно парламент в целом получает мандат осуществлять суверенитет от имени нации.

Итак, доктрина французской революции считает народное представительство высшей формой общественного развития. При этом важное значение придается идее о том, что правители – это, прежде всего, слуги государства. Поскольку осуществление верховной власти поручается представителям, они обязаны повиноваться общей воле и приступить к осуществлению верховной власти от имени народа. Таким образом, верховная власть является не правом, а обязанностью представителей, обязанностью и по отношению к народу, и по отношению к государству.

Из всей полноты своей власти народ поручает представителям лишь ту ее часть, которая необходима для охраны и поддержания порядка, и при этом депутаты не могут и не имеют права преступать границ препорученной им власти. В этой связи Сийес отмечает, что представители действуют не от своего имени и реализуют не свое право, а право представляемого народа, а воля народного представительства не является полной и безграничной [20, с. 107, 227–262].

Но проблема отчуждения власти неизбежно ставит перед революционерами вопросы о недопустимости узурпации власти, о праве на восстание, о сопротивлении власти.

Руссо неоднократно отмечает, что правительственная воля постоянно направляет свои усилия против общей воли, против суверенитета, против народа. Самой большой опасностью, по мнению автора «Общественного договора», является опасность узурпации верховной суверенной власти правительством, и если это происходит, то, по убеждению Руссо, общественное соглашение считается разорванным, а само государство ждет гибель.

Право граждан на сопротивление
и соотношение властей

Политические деятели французской революции и в частности жирондисты, критиковали Руссо за невнимание к вопросу о праве граждан на сопротивление правительственной власти. Анализируя различные способы сопротивления тирании и злоупотреблениям властей, доктрина французской революции предлагает собственные гарантии политической стабильности и наиболее полного выражения принципа общей воли Ж.-Ж. Руссо.

В частности, Марат в работе «Цепи рабства», подобно Руссо изображая развитие человеческого общества, обнаруживает сходство с процессом развития индивида. Государство, как и отдельный человек, стареет, и с возрастом политический организм все менее нуждается в независимости и все более подчиняется воле правителя (монарха, деспота). В этой связи право народа на революционное восстание против деспота, считает Марат, является бесспорным и не требует доказательств. Однако, замечает Марат, есть народы, которые сопротивляются «теории возрастов» посредством принятия хорошей конституции, не допускающей возможности узурпации власти в руках правительства или монарха [23, с. 16].

Марат говорит о том, что законодательная власть, принадлежащая народу, может осуществляться им через его представителей. В этом теория Марата согласуется с мнением других революционеров и противоречит теории Руссо. Но вместе с тем Марат считает, что закон, принятый представителями, получает силу, лишь будучи санкционированным суверенной властью, т.е. народом.

Лидер жирондистов Жан-Пьер Бриссо, следуя идеям Руссо, утверждает, что верховная (законодательная) власть должна служить преградой против любых посягательств правительства на суверенитет нации и права граждан. Но в дальнейших своих размышлениях Бриссо отходит от идеалов Руссо и заявляет, что верховная власть должна осуществляться (и осуществляется) представителями, которых необходимо «держать в узде» [3, с. 118]. Бриссо считает, что законодательная власть должна служить преградой против посягательств правительства на суверенитет народа, а над этой властью должна стоять власть учредительная – власть, призванная защищать общую волю от злоупотреблений и самоуправства представителей, власть, которой должна располагать вся нация.

Габриэль де Бонно де Мабли, считал, что народ, будучи единственным источником власти в государстве, всегда сохраняет за собой право изменять существующую форму правления, как бы ни был справедлив и разумен закон, установивший такое правление. По мнению Мабли, поскольку общество постоянно развивается, а разум непрерывно просвещается, постольку человечество не должно приносить себя в жертву заблуждениям прошлого и подчиняться его законам в случае, если в данный момент общество считает это законы несправедливыми [22, с. 258].

Защитить нацию от злоупотреблений исполнительной власти, по мнению Мабли возможно путем правильной организации взаимоотношений между законодательной и исполнительной властью. Как и Руссо, Мабли уверен, что верховной властью в государстве является именно власть законодательная, власть, принадлежащая народу и осуществляемая им через своих представителей. Исполнительная власть должна подчиняться парламенту, и в соответствии с принципом народного суверенитета ее представители должны избираться. При этом Мабли выступает против избрания органов исполнительной власти народом, поскольку в таком случае правительство может оказаться независимым от законодательной власти. Мабли считает, что именно законодательное собрание должно избирать должностных лиц, а последние должны быть подотчетны законодательной власти [21, с. 173]. Для обеспечения наибольшей стабильности и для максимальной защиты общества от чрезмерного усиления исполнительной власти необходимо также, чтобы полномочия членов правительства были раздроблены, а сами должностные лица должны избираться на максимально короткий срок без возможности быть избранными снова [21, с. 307]. При этом каждый гражданин обязан повиноваться исполнительной власти.

Выводы

Взгляды Ж.-Ж. Руссо, безусловно, оказали влияние на политическую мысль эпохи французской буржуазной революции и, претерпев порой значительные изменения, легли в основу политических программ различных политических группировок.

Именно в XVIII в. идея народного суверенитета, доведенная до своих пределов у Руссо и провозглашенная одним из лозунгов Французской революции 1789 г., впервые была реализована.

При переходе от политической теории к революционной практике «руссоизм» был значительным образом изменен, а в дальнейшем и преодолен в период якобинской диктатуры, когда «никому в голову не приходило считать его известного рода руководством для деспотической демократии» [25, с. 95].

Французская буржуазная революция наполнила теорию народного суверенитета Руссо новым содержанием, дополнила ее идеями о представительном характере верховной власти и верховенстве прав личности. На рубеже XVIII и XIX в.в. идеи Руссо о нераздельности верховной власти дополняются положениями о разделении полномочий, о введении дополнительных механизмов, не допускающих злоупотребление полномочиями и сдерживающих представителей народа в их устремлениях узурпировать власть.

Библиографический список

1. Гессен В.М.Основы конституционного права. Пг.: Юрид. кн. скл. «Право», 1918. 445 с.
2. Гурвич Г.Д. Руссо и декларация прав. Идея неотъемлемых прав индивида в политической доктрине Руссо. Пг.: Тип. Б.М. Вольфа, 1918. 101 с.
3. Карп С.Я. Бриссо о государстве // Французская революция XVIII века: экономика, политика, идеология. М.: Наука, 1988. С. 109–128.
4. Козлихин И.Ю. Идея правового государства: история и современность. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1993. 152 с.
5. Котляревский С.А. Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора. СПб.: Тип. Альтшулера, 1907. 253 с.
6. Либерализм Запада XVII–XX века: коллектив. монография: в 2 ч. / под общ. ред. В.В. Соргина. М.: Ин-т всеобщей истории РАН, 1995. Ч.1. 228 с.
7. Проблемы якобинской диктатуры / Симпозиум в секторе истории Франции Института всеобщей истории АН СССР 20–21 мая 1970 г. // Фр. ежегодник. М., 1970. С. 278–313.
8. Рассел Б. История западной философии. Новосибирск: Сиб. унив. изд-во; Изд-во Новосиб. ун-та, 2001. 992 с.
9. Речь Сийеса в Учредительном Собрании 7 сент. 1789 г. // Аrchives parlementaires. T. 8. P. 594–595.
10. Робеспьер М. Избранные произведения: в 3 т. М.: Наука, 1965. Т. 1. 378 с.
11. Руссо Ж.-Ж. Об общественном догово­ре. Трактаты / под общ. ред. С.П. Бань­ковской, Н.Д. Саркитова и А.Ф. Филиппова. М.: КАНОН-Пресс, 1998. 416 с.
12. Сант-Этьен Р. де. Речь в учредитель­ном Собрании 12 августа 1789г. // Аrchives parlementaires. T. 8. P. 407.
13. Сен-Жюст Л.А. Речи. Трактаты. СПб.: Наука, 1995. 472 с.
14. Собуль А. Руссо и якобинизм // Фр. ежегодник. М., 1965. С. 35–48.
15. Талейран-Перигор Ш.М. Речь в Учредительном Собрании 7 июля 1789 г. // Аrchives parlementaires. Т. 8. Р. 200–202.
16. Тураев С., Ратгауз Г. Примечания // Фейхтвангер Л. Собр. соч.: в 12 т. М.: Худож. лит., 1968. Т.12. 768 с.
17. Эсмен А. Общие основания конституционного права / пер. с 4-го фр. изд. / под ред. Н.О. Бер. СПб.: О.Н. Попова, 1909. 461 с.
18. Aulard A. Recueil des Actes du Comité de salut public. P., 1889. Vol. 17. 865 р.
19. Dorigny Marcel. Les Girondins et Jean-Jacques Rousseau // Annales historiques de la Révolution française. № 234, 1978. Pp. 569–583.
20. Furet F ; Halévi R. Orateurs de la Révolution française. P., 1989 Vol. 1. 1610 р.
21. Mably G. de. Oeuvres complètes: en 12 t. Londre, 1789. T. 9. 404 p.
22. Mably G. de. Oeuvres complètes: en 12 t. Lyon, 1792. T. 11. 478 р.
23. Marat J.P. Les chaines de l’esclavage // Oeuvres de J P Marat (l’ami du people) recueillies et annoncées par A. Vermont. P., 1869. Pp.12–31.
24. Mercier L.S. De J.-J. Rousseau considere comme l’un de premiers auteurs de la Revolution. P., 1791. 259 p.
25. Mornet D. Les Origines intellectuelles de la Révolution française: 1715–1787. P., 1967. 552 p.