УДК 347.1
Аспирант кафедры гражданского права и процесса
Институт права, экономики и управления Тюменского государственного университета.
625000, г. Тюмень, ул. Ленина, 38
E-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Статья посвящена исследованию понятия «обман», которое используется в нормативных текстах. Автор обращает внимание на его сущностные характеристики с выявлением тех признаков, которые позволяют отнести его к ситуационным состояниям.
Ключевые слова: обман; умысел; недействительность сделки; ситуационное состояние
Как указывал К.П. Победоносцев, обман, подлог, мошенничество – уголовные преступления; очевидно, что преступления ни в каком случае не может служить в пользу виновного в совершении его лица, что соглашение, на подлоге или обмане основанное, не может иметь законной силы и что за последствия обмана или подлога отвечает и по имуществу виновный [13, с. 121]. В науке гражданского права одни ученые отождествляют обман и заблуждение [16, с. 29], другие в качестве синонима термину «обман» используют сочетание «введение в заблуждение». Действительно, в норме п. 2 ст. 178 ГК РФ предусмотрено, что сторона, по иску которой сделка признана недействительной, вправе требовать от другой стороны возмещения причиненного ей реального ущерба, если докажет, что заблуждение возникло по вине другой стороны. На первый взгляд это создает впечатление того, что законодатель допустил смешение понятий «обман» и «заблуждение». Однако впечатление оказывается ошибочным.
В свое время О.С. Иоффе обратил внимание на то, что «обман всегда сопряжен с чьими-либо умышленными действиями. Напротив, заблуждение может наступать и при отсутствии вины и быть результатом неосторожности, допущенной либо самим заблуждающимся, либо лицом, с которым он вступает в отношение по сделке» [7, с. 297]. С ним солидарен А.П. Белов, указавший на то, что «при обмане сторона договора "преднамеренно" создает у другой стороны неправильное представление об условиях договора, умышленно вводит ее в неправильное представление о договоре, о его условиях, в том числе несущественных. Если бы другая сторона знала бы при совершении договора, что предлагаемые условия являются обманными и не соответствуют ее намерениям, то она не заключила бы такого договора. Заблуждение имеет место тогда, когда у лица "без умысла" с его стороны возникает не соответствующее действительности представление о каких-либо фактических обстоятельствах, являющихся существенными для заключения договора» [1, с. 47]. О. В. Гутников отметил, что в отличие от заблуждения обманные действия совершаются в отношении потерпевшего умышленно. При заблуждении же либо имеет место неосторожная вина самого потерпевшего, либо неосторожная вина контрагента (третьих лиц). Поэтому если неправильное представление об обстоятельствах, имеющих значение для совершения сделки, было вызвано умышленными действиями, то имеет место обман, а не заблуждение [6, с. 320]. В. И. Сергеев указывает, что обман от обычной ошибки отличает лишь одно - наличие или отсутствие умысла на обман [17, с. 60]. По автору, факты искажения истинных действий (бездействий) должны носить исключительно предумышленный характер (прямой умысел). Нет умысла - нет обмана. Следовательно, наличие умысла как субъективной стороны данного действия (бездействия) является составной его частью [16, с. 26]. Таким образом, при совершении сделки под влиянием обмана воля лица формируется под влиянием неправильных представлений или неведения об элементах сделки. Но если при заблуждении неправильное представление складывается помимо воздействия на него других лиц, то при обмане имеет место умышленное, намеренное создание ложных представлений у участника сделки контрагентом или третьим лицом либо умышленное использование уже создавшегося у контрагента ложного представления для побуждения его к заключению сделки, которую без обмана он бы не совершил. В этом случае порочность сделки заключается в расхождении между действительной волей и волеизъявлением, которое сложилось под влиянием обмана, тогда как характерным для сделки является свободное, добровольное волеизъявление.
Известно, что обман совершается для того, чтобы ввести в заблуждение других лиц посредством лжи, умолчания, сознательного сокрытия чего-то, преднамеренного совершения отдельных действий. Если нет введения субъекта сделки в заблуждение, то нет и обмана. Таким образом, обманом является действие, совершенное с прямым умыслом. Соответственно, обман представляет собой намеренное введение в заблуждение стороны, участвующей в сделке с целью совершения самой сделки. Иначе говоря, обман, как основание недействительности сделки, отличается от заблуждения тем, что неправильное, ошибочное представление создается в результате преднамеренного, умышленного действия или умолчания стороны, намеревающейся извлечь из этого для себя выгоду.
В отличие от заблуждения обман не обязательно должен быть существенным для признания сделки недействительной. Однако обман, как представляется, должен быть таковым, что не будь его, сделка не была бы заключена вовсе либо заключалась на иных условиях, существенно отличающихся от первоначальных. Ученые-цивилисты одинаково подходят к решению вопроса о том, должен ли обман относиться к элементам самой сделки или может относиться к обстоятельствам, находящимся за ее пределами. Так, О.С. Иоффе указывал, что не имеет также значения, касается ли обман элементов самой сделки (субъекта, предмета, условий и основания) или он относится к обстоятельствам, находящимся за пределами сделки, в том числе и к мотивам. Важно лишь, чтобы обман затрагивал такие моменты, которые имеют существенное значение для формирования воли, направленной на заключение сделки. Если конкретные обстоятельства свидетельствуют о том, что при правильном представлении о моментах, воспринятых вследствие обмана в ложном свете, контрагент не пошел бы на заключение данной сделки, сделку следует считать совершенной под влиянием обмана [7, с. 295]. По словам О.Н. Садикова, обман может относиться как к элементам самой сделки, так и к обстоятельствам, находящимся за ее пределами, в том числе к мотивам, если они имели значение для формирования воли участника сделки [10, с. 373]. Эту позицию также разделяла Р. О. Халфина.
Ю.С. Гамбаров критиковал обращение к рассмотрению вопросов относительно элементов сделки, затронутых обманом. В связи с этим ученый утверждал, что «следует упомянуть о довольно распространенной и проникшей во многие новые законодательства доктрине, в силу которой обман производит недействительность сделки, если он вызывает ее заключение или касается ее существенных частей (dolus causam dans), тогда как в случаях, когда обман имеет отношение только к подробностям уже решенной сделки или ведет к ее заключению в менее благоприятных условиях, чем те, в которых она была бы заключена помимо такого обмана (dolus incidens), он не трогает действительности сделки и может произвести одно лишь требование убытков» [4, с. 762–763]. По автору, это различие едва ли представляет большую ценность, так как вопрос об определяющем значении обмана для заключенной сделки решается одним судьей, и только после его решения можно говорить о том, с какого рода обманом в сделке мы имеем дело в каждом представляющемся случае. Раз это заключение выводится только из решения судьи, оно, очевидно, не может ни предшествовать ему, ни претендовать на какое бы то ни было самостоятельное значение [4, с. 762–763]. В то же время ученый отмечал, что обман – в смысле намеренного возбуждения одним лицом у другого ложных представлений о каких-либо обстоятельствах с целью вовлечь это другое лицо в условленную такими представлениями сделку – есть также один из случаев ошибки, и именно – ошибки в мотивах сделки [4, с. 762–763].
Аналогичное мнение выражает немецкий ученый Я. Шапп, который обращал внимание на то, что введение в заблуждение связано с процессом формирования воли, т.е. с мотивацией… введение в заблуждение ведет к заблуждению в мотиве, которое затем приводит к выражению волеизъявления [12, с. 199]. Соответственно, обман может относиться как к элементам самой сделки, так и к обстоятельствам, находящимся за ее пределами, в том числе к мотивам, если они имели значение для формирования воли участника сделки. Обман, не способный повлиять на волеизъявление стороны, не должен и влиять на юридическую силу сделки, поскольку в противном случае существенным образом поколебалась бы устойчивость гражданского оборота.
При анализе обмана как основания признания сделки недействительной обращает на себя внимание то обстоятельство, что обман состоит из двух составляющих. Первое – должно иметь место неведение лица либо его неправильное представление относительно значимых элементов сделки, а равно и обстоятельств, находящихся за ее пределами. Второе – для квалификации обмана необходимо наличие воздействия на волю совершающего сделку лица, что хотя и сближает обман с принуждением и угрозой, но в отличие от последних воля заключающего сделку лица подчиняется воле обманывающей стороны бессознательно.
Сделка, совершенная под влиянием обмана, относится к числу оспоримых. Оспоримость сделки вытекает из того факта, что одна сторона умышленно введена другой стороной в заблуждение с целью совершения сделки, выгодной обманывающей стороне. Форма совершения обманных действий значения для квалификации их в качестве обмана не имеет. Для признания сделки недействительной по этому основанию безразлично, совершаются ли обманные действия в активной форме (сообщение ложных сведений) или же выражаются в бездействии (умышленное умолчание о фактах, знание которых может препятствовать совершению сделки). Если не будет доказано, что действия, заключающиеся в умолчании о таких фактах, имели целью обман другой стороны, то сделка может быть признана недействительной как совершенная под влиянием заблуждения, имеющего существенное значение. В связи с этим обратим внимание на то, что доктрина многих стран (Германии, Франции, Швейцарии и др.) исходит из того, что обманные действия могут заключаться в умолчании об обстоятельствах, о которых лицо должно сообщить контрагенту исходя из требований справедливого оборота (например, о факте участия продаваемой автомашины в дорожно-транспортном происшествии). В статье 44 книги 3 ГК Нидерландов об обмане идет речь, когда кто-то побуждает другого совершить определенную сделку посредством умышленно сделанного ложного сообщения, умышленного сокрытия какого-либо факта, который он был обязан сообщить, или посредством другой хитрости. Рекомендации в общих выражениях, даже если они лживы, сами по себе не считаются обманом (п. 1.6.2 Проекта «Концепции совершенствования общих положений Гражданского кодекса РФ») [13].
Как представляется, не обязательно, чтобы обман исходил от участника сделки. Он будет налицо и тогда, когда обманные действия совершит третье лицо по сговору с участником сделки или когда последний только использует обманные действия третьего лица, действовавшего независимо от него. Причем умолчание, использование чужих обманных действий должно быть также умышленным, так как без этого не будет обмана. Не будет обмана и в том случае, если ложное, неправильное, не соответствующее действительности представление было создано случайно или по неосторожности. Однако умышленное использование этого контрагентом для побуждения другой стороны заключить сделку следует расценивать как обман. Другого мнения придерживался дореволюционный цивилист И.И. Карницкий. Ученый говорил о том, что «обман признается причиною недействительности договора лишь в том случае, когда он был употреблен одной из договорившихся сторон против другой, а не когда обман является действием третьего лица, хотя бы и в пользу одной из сторон, разумеется при условии полной добросовестности сей последней, когда она не знала об обмане, ибо в противном случае ее, как заведомо воспользовавшуюся обманом, следует признать участницей в оном» [8, с. 21]. Представитель современной цивилистики О.В. Гутников, присоединяясь к этому мнению, отмечает что воздействие оказывается на потерпевшего с ведома другой стороны в сделке или в ее интересах [6, с. 318]. В связи с этим автор замечает, если бы для признания сделки недействительной по ст. 179 ГК РФ обман мог исходить от посторонних лиц без ведома и участия контрагента в сделке, то применение мер ответственности (взыскание в доход государства имущества, возмещения убытков) к другой стороне в качестве последствия недействительности было бы несправедливым.
Мнение, согласно которому обман имеет место и тогда, когда сторона в сделке использовала обманные действия третьего лица, разделяла Н.В. Рабинович. По словам автора, достаточно, если участник сделки побудил третье лицо совершить обман или если он только использовал обманные действия этого третьего лица, действовавшего не по сговору с ним, ибо следует квалифицировать как обман и создание у обманутого ложного представления, и умышленное использование ложного представления, возникшего любым путем, хотя бы и без всякого участия в том стороны в сделке. Недопустимо использование чужой ошибки в расчете на то, что именно наличие этой ошибки послужит основанием для заключения сделки [14, с. 69].
Возможность обмана со стороны третьего лица, как связанного со стороной по сделке, так и не связанного с ней, предусмотрена в Принципах международных коммерческих договоров (принципы УНИДРУА) [15, с. 431–463]. Так, в ст. 3.11 «Третьи лица» главы 3 «Действительность» принципов УНИДРУА указано: «Если обман, угроза, существенное неравновесие или заблуждение стороны вызываются третьим лицом, за которое отвечает другая сторона, или это третье лицо знает об этом или должно было знать, от договора можно отказаться на тех же условиях, как если бы соответствующее поведение или информация принадлежали самой стороне. Если обман, угроза, существенное неравновесие вызываются третьим лицом, за которое другая сторона не отвечает, от договора можно отказаться, если эта сторона знала или должна была знать об обмане, угрозах или существенном неравновесии или при отказе от договора она не совершала действий, основываясь на договоре». Как видим, возможность отказа от договора при обмане со стороны третьего лица, за которое сторона по договору не отвечает, существует в случае, если эта сторона знала или должна была знать об обмане.
В Проекте «Концепции совершенствования общих положений Гражданского кодекса РФ» (п. 1.6.4) указывается, что случаи обмана, исходящего от третьего лица, в ряде зарубежных государств урегулированы иначе [11]. Согласно абз. 2 §123 Германского Гражданского уложения в случае обмана, совершенного третьим лицом, волеизъявление, которое должно было совершаться в адрес иного лица, может быть оспорено лишь при условии, что последнее знало или должно было знать о наличии обмана. То же касается односторонней сделки, по которой иное лицо получает какое-либо право. Согласно абзацу второму ст. 1439 ГК Италии, если действия по введению в заблуждение совершены третьим лицом, договор может быть объявлен ничтожным, при условии, что они были известны стороне договора, которая извлекла из них выгоду. В силу §875 Австрийского Гражданского кодекса договор может быть оспорен только при условии, что другая сторона договора принимала участие в обманных действиях третьего лица или очевидно должна была знать о них. Считается, что в иных случаях признание сделки недействительной было бы несправедливо по отношению к стороне сделке (выгодоприобретателю) и неоправданно ограничивало бы стабильность гражданского оборота. В абзаце 2 ст. 28 ШОЗ сказано: умышленное введение в заблуждение, осуществленное третьим лицом, препятствует установлению обязательства обманутого лица только в том случае, если другая сторона знала или должна была знать об обмане в момент совершения сделки. Специальное указание о том, что обман может исходить только от другой стороны сделки, содержится преимущественно в старых кодификациях Европы, таких как ГК Испании (ст. 1269, 1270), Французский ГК (ст. 1116). При этом французская судебная практика и доктрина развивает исключения из данного правила, с одной стороны, допуская оспаривать безвозмездные сделки, если обман допущен третьим лицом, и, с другой стороны, не признавая третьим лицом представителя или служащего стороны. В Англии также обман со стороны лица, которое ведет переговоры о заключении договора по поручению принципала в качестве агента, считается обманом со стороны принципала. Например, Weir v. Bell. (1878), 3 Ex. D.238.245: «Лицо, наделяющее другое лицо правом вести вместо себя переговоры по заключению договора, отвечает за отсутствие обмана в действиях этого другого лица по реализации этого права в той же мере, как если бы оно отвечало за отсутствие обмана в своих собственных действиях по заключению договора» («Every person who authorizes another to act for him in the making of any contract, undertakes for the absence of fraud in that person in the execution of the authority given, as much as he undertakes for its absence in himself when he makes the contract») (цит. по [9, с. 137]). В случае обмана со стороны третьего лица потерпевший может, тем не менее, оспорить договор, если его партнер знал или должен был знать, судя по обстоятельствам, об обмане со стороны третьего лица. Более того, партнера по договору следовало бы извещать «прямо» («notice») или, по крайней мере, «косвенно» («construe live notice») об обмане со стороны третьего лица [9, с. 138].
С учетом наличия в российском ГК санкции по типу конфискационной для другой стороны сделки, заключенной под влиянием обмана (изъятие в доход государства всего полученного по сделке), вопрос об обмане, допущенном третьим лицом, имеет большое практическое значение. Если сторона, в чью пользу состоялся обман, в действительности не знает о нем, изъятие у нее в доход государства всего полученного по сделке является явно несправедливым. В то же время нельзя утверждать, что обман по российскому гражданскому праву может быть осуществлен только стороной по сделке. В связи с этим в Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 7 октября 2009 г.) [3] предусмотрено в п. 5.2.5 дополнение ст. 179 ГК РФ положениями, регулирующими отношения сторон по сделке в случаях обмана, исходящего от третьего лица. В подобных случаях оправданно признавать сделку недействительной по иску обманутого лица лишь при условии, что другая сторона, а также лицо, к чьей пользе обращена односторонняя сделка, знает или должно знать о состоявшемся обмане.
Соответственно, обман, как правовое явление, характеризуется рядом признаков. Прежде всего обман исходит от контрагента по сделке либо от третьего лица, действующего в интересах контрагента по сделке либо лица, в интересах которого совершается односторонняя сделка. Однако, как указывается выше, для большинства правопорядков характерно признание сделки недействительной при наличии обмана со стороны третьего лица только при условии, что другая сторона, а также лицо, к чьей пользе обращена односторонняя сделка, знают или должны знать о состоявшемся обмане. Инициатива такого признания возлагается на обманутую сторону, а принятие решения, признавать или нет сделку недействительной по этому основанию, – на суд. Иначе говоря, сделка относится к оспоримым. Из указанного признака вытекает то, что обман носит умышленный (преднамеренный) характер. Это отличает его от заблуждения. Последнее может наступать и при отсутствии вины и быть результатом неосторожности, допущенной либо самим заблуждающимся, либо лицом, с которым он вступает в отношение по сделке. Умысел на обман может быть выражен посредством как активных действий (например, сообщение ложных сведений), так и бездействия, или умолчания, (например, не сообщение того факта, что автомобиль, по поводу которого заключается сделка, ранее попадал в дорожно-транспортное происшествие). В связи с этим логично предположить, что между обманом и заключением сделки должна быть причинно-следственная связь. Как указывал Е.В. Васьковский, обман должен быть таков, что без него сделка не состоялась бы (dolus causam dans). В противном случае нет основания уничтожать сделку, так как она была бы заключена, и без всякого обмана [2, с. 143]. Также, по Кодексу Наполеона (Французский ГК), для того чтобы обману стать условием недействительности сделки, необходимо, чтобы обман был прямой причиной заключения сделки (dolus dans causam contractui, dol determinant), в противоположность обману, не имевшему влияния на заключение сделки (dolus incidens, dol accidentel), и чтобы употребление обманных средств последовало от самой стороны, заключившей сделку, а не от постороннего лица, без ее ведома и участия [9, с. 129].
Обман может относиться как к элементам самой сделки, так и к обстоятельствам, находящимся за ее пределами, в том числе к мотивам, если они имели значение для формирования воли участника сделки. Важным в данном случае является то, что как элементы сделки, так и внешние (по отношению к элементам сделки) обстоятельства влияют на формирование воли лица, вступающего в отношения по сделке. По сути, любое из обстоятельств может иметь существенное значение для стороны в выборе своего варианта поведения: заключать сделку или нет. Отсюда обман напрямую влияет на формирование позиции участника гражданских правоотношений, его отношение к сделке, возможное поведение в рамках гражданских правоотношений и выбор условий, при которых сделка для указанного лица будет иметь место. Указанное влияние носит отрицательный характер, так как не приводит к достижению участником гражданских правоотношений того правового результата, который должен быть достигнут исполнением сделки. Если конкретные обстоятельства свидетельствуют о том, что при правильном представлении об обстоятельствах, воспринятых в силу обмана в неправильном (ложном) свете, контрагент не пошел бы на заключение данной сделки, сделку следует считать совершенной под влиянием обмана. Ведь не следует забывать, что воля и волеизъявление – две стороны одного и того же процесса психического отношения лица к совершаемому им действию. Естественно, что воля и волеизъявление должны соответствовать друг другу. В случае, когда воля направлена на одно действие, а волеизъявление выражает намерение совершить другое действие, сделка может вызвать споры между участниками, что препятствует ее совершению [5, с. 280–281]. Как следствие возникает конфликт между участниками гражданских правоотношений, а следовательно, обману свойственна потенциальная конфликтоопасность, что также является одним из его признаков.
Установление правоприменителем (судом) факта умышленного введения одной стороной другую в заблуждение (обман) при заключении и (или) совершении сделки и при отсутствии пропуска им срока исковой давности влечет за собой применение двусторонней реституции. Естественно, что это не соответствует интересам стороны, от которой исходил обман, однако в полной степени соответствуют правам и законным интересам потерпевшего. С высокой степенью вероятности это приведет к возникновению спора между сторонами, в том числе и о действительности сделки. Важно, что при обмане мотивы, интересы, установки участников сделки изначально являются различными, а подчас и противоположными или противоречивыми, что и отражает данное свойство. Однако это известно лишь для стороны, которая прибегает к обману для целей заключения сделки. Вторая сторона находится в неведении. Из указанного вытекает то, что обман для потерпевшего является явлением, возникшим в силу случайных для него обстоятельств: недостаточной юридической грамотности контрагента, неумения или невозможности правильно воспринять те или иные фактические обстоятельства, чрезмерного доверия к другой стороне и т. п. Здесь проявляется стихийность (и/ или непредсказуемость) обмана, но только для потерпевшего. По сути, потерпевший, исходя из презумпции доверия к контрагенту или каких-либо иных значимых для него обстоятельств, совершает сделку, абсолютно не допуская мысли о том, что может быть обманут последним.
В то же время контрагент заранее умышленно вводит потерпевшего в заблуждение относительно условий, иных важных для потерпевшего элементов по сделке. Налицо противоположность интересов, мотивов, установок участников по сделке. При этом осознание того, что участник гражданских правоотношений обманут (как непосредственно самим участником, так и контрагентом, а равно и иными лицами, которые, исходя из принципа добросовестного осуществления гражданских прав и обязанностей, могут сообщить об этом потерпевшему) может либо вообще не наступить либо наступить с течением определенного времени. Для осознания факта обмана как для психологического процесса требуется определенное время. На него влияют те обстоятельства, которые отражают стихийность (и/ или непредсказуемость) обмана для потерпевшего. Естественно, что для юридически грамотного лица осознание того факта, что его умышленно вводят в заблуждение для цели заключения сделки, наступит раньше, чем для лица, которое такими знаниями не обладает. То есть обман носит не разовый, а длящийся характер, что позволяет рассматривать обман как определенное состояние (состояние умышленно созданного заблуждения). В связи с этим законодателем сделка, совершенная под влиянием обмана, отнесена к оспоримым (п. 1 ст. 166 ГК РФ, п. 1 ст. 179 ГК РФ), что позволяет исчислять срок исковой давности (один год) с момента, когда лицо узнало или должно было узнать об обмане, который является обстоятельством для признания сделки недействительной (п. 2 ст. 181 ГК РФ). Тем самым законодатель предоставляет потерпевшей стороне возможность защитить себя именно с момента, когда она узнала или должна была узнать о том, что умышленное введение в заблуждение (обман) имело место быть.
Как видим, обман – это не просто состояние человека (нахождение в состоянии умышленного введения в заблуждение), а правовое явление, находящееся в рамках нормативного воздействия. Наличие обмана – основание для признания правоприменителем (судом) сделки недействительной. Признание же сделки недействительной – основание для применения двусторонней реституции. Соответственно, обман подвергается нормативному регулированию, а значит, носит правовой характер.
При наличии между сторонами спора о действительности сделки, совершенной под влиянием обмана, ярко проявится их стремление убедить правоприменителя в обоснованности своих доводов, в том числе и в части пропуска потерпевшим срока исковой давности. Наличие конфликта, возникающего в силу обмана одной стороны другой, не говорит о том, что стороны не могут добровольно уйти от него. Наоборот, законодателем вводятся определенные стимулы, пусть и носящие конфискационный характер, для того, чтобы стороны действовали исходя не только из своих интересов, но из интересов другой стороны, а также в полном соответствии с духом и буквой закона. Ведь не зря в п. 2 ст. 179 ГК РФ закреплено, что имущество, полученное по сделке потерпевшим от другой стороны, а также причитавшееся ему в возмещение переданного другой стороне, обращается в доход Российской Федерации. При невозможности передать имущество в доход государства в натуре взыскивается его стоимость в деньгах. Кроме того, потерпевшему возмещается другой стороной причиненный ему реальный ущерб. Следовательно, стороны могут добровольно вернуть все полученное по сделке, что, исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства РФ, вполне допустимо.
Таким образом, обман необходимо относить к непосредственно ситуационным состояниям и рассматривать как юридическое состояние участника гражданских правоотношений, возникающее, как правило, в силу случайных для него обстоятельств, носящее длящийся характер, заключающееся в неверном представлении о сделке и ее элементах, которое возникло в силу умышленных действий контрагента по этой сделке (а равно и третьего лица) и явилось причиной несоответствия действительной воли обманутого лица ее внешнему выражению, тем самым отражающее наличие конфликта между участниками гражданских правоотношений.
Указанные в приведенном нами понятии «обман» признаки позволяют рассматривать его как определенное состояние. Такие же признаки, как стихийность (непредсказуемость) и конфликтность, характеризуют указанное состояние как ситуационное. В механизме гражданско-правового регулирования обману отведено звено юридического факта. И действительно, во-первых, обман находит свое выражение в нормах гражданского законодательства (ст. 179 ГК РФ), а во-вторых, выступает основанием для изменения и (или) прекращения гражданских правоотношений. Так, признание судом сделки недействительной в силу установления факта обмана у одной сторон при ее совершении (п. 1 ст. 179 ГК РФ) влечет за собой применение двусторонней реституции (п. 2 ст. 167 ГК РФ). То есть гражданские правоотношения между сторонами по этой сделке будут возвращены в отправную точку и, по сути, прекращены. Важно то, что недействительность части сделки не влечет недействительности прочих ее частей, если можно предположить, что сделка была бы совершена и без включения недействительной ее части (ст. 180 ГК РФ). Таким образом, в данном случае установление факта обмана у одной из сторон в сделке в отношении какой-либо ее части приведет не к прекращению гражданских правоотношений, а к их изменению.
Библиографический список